Мы Православные!

Часть шестая

ИЕРОМОНАХ ВАСИЛИЙ

ВОСХОДЯЩАЯ ЗВЕЗДА

Я родился зимою, когда ветер и снег,
Когда матери стукнуло сорок...

Так писал о своем рождении юноша Игорь Росляков, которому дано было стать иеромонахом Василием. Его матери Анне Михайловне было уже сорок лет, а отцу Ивану Федоровичу сорок три, ког­да 23 декабря 1960 года, на день памяти святителя Иоасафа Белгородского, у них родился первенец - сын Игорь. В церковь семья тогда не ходила, но ребенка крестили по убеждению: русский человек - значит крещеный.
Рассказывает Анна Михайловна: «Не хотела я детей. Сперва в бараке щелястом жили. При­дешь с фабрики, а я ткачихой работала, и пока печь затопишь, так продрогнешь, что подумаешь: где тут дитя заводить? А квартиру получили лишь под старость лет. «Старые мы, - говорю мужу, - чтобы дитя заводить. Ребенка надо выра­стить-выучить, разве мы доживем?» Где мне было знать, что переживу сына! А муж всей душою ребенка хотел. И была у них с сыном любовь - не разлей вода. Молчаливые оба, слова не скажут, но лишь глянут друг на друга и тают.
Вот говорят, что с детьми трудно, а я с сы­ном не знала забот. Рос он послушный и само­стоятельный. В третьем классе сам записался в секцию водного поло. И в спорте, и в школе лишь с успехами шел. Только скажет, бывало: «Мам, я в Болгарию уезжаю». А еще был в Румынии, Юго­славии, Венгрии, Испании, Голландии. Много куда ездил, я всего и не упомнила».
О покойном Иване Федоровиче Рослякове изве­стно немногое. Родился он в 1917 году и шестимесяч­ным младенцем был доставлен из рязанских краев в московский детдом. Был он молчаливым, щепетильно честным и добрым. «Придешь к ним в гости, - вспоминает крестная о. Василия тетя Нина, - а Иван готов все на стол выложить и последнюю рубаху с себя снять».
После детдома Иван Федорович работал на заводе. В Великую Отечественную войну пять лет служил моряком на Дальнем Востоке, а потом как «выдвиженец» был направлен на работу в милицию. Оперуполномоченного Рослякова там хвалили и отмечали в приказах за бесстрашие при задержа­нии преступников. Но время было такое, что чест­нейший Иван Федорович оказался в милиции не ко двору, и его перевели во вневедомственную охра­ну института судебной психиатрии им. Сербского.
Вот тайное предисловие к будущей трагедии: Ивана Федоровича направили охранять отделение, куда потом привезли убийцу его сына. Всегда спо­койный, он на этой работе очень нервничал, а дома говорил: «Притворяются. Пока врача нет - они здоровые. А врач придет, он таракана поймает и жует, пока врачиху не затошнит». Западная пресса создала тогда институту им. Сербского славу застенка для диссидентов. Но москвичам было извес­тно и другое - высокие покровители устраива­ли сюда «по звонку» влиятельных преступников, уходивших потом от правосудия под прикрытием психиатрического диагноза. Это откровенное без­законие было для Ивана Федоровича таким по­трясением, что, по убеждению родных, и послужи­ло причиной его преждевременной смерти. Но преж­де свершилось вот что - Иван Федорович уходил теперь на работу с иконой Божией Матери, спря­тав ее в карман гимнастерки. Будущее еще было сокрыто, но уже стоял на посту с иконой отец-милиционер.
Игорь тяжело пережил смерть отца, написав позже:
Бог сказал - и услышал я дважды,
Что для каждого суд по делам:
Когда умер отец, и однажды,
Когда к смерти готовился сам.

Из воспоминаний классного руководителя и преподавателя литературы школы №466 г. Мо­сквы Натальи Дмитриевны Симоновой: «Когда в школу приезжала комиссия с проверкой, учителя старались вызвать к доске Игоря Рослякова, зная, что в этом случае школа «блеснет». Он с отли­чием шел по всем предметам и был настолько скромным, что хотелось бы, сказать: вот обык­новенный школьник. Но это не так. Это был человек одаренный и отмеченный свыше.
Ему рано были знакомы понятия «долг» и «надо». Уже с 3 класса жизнь Игоря была расписа­на по минутам, и собранность у него была необыкновенная. Уезжая на соревнования, он отсутство­вал в школе по 20 дней. Учителя возмущались: «Опять уехал!» А по возвращении выяснялось, что Игорь уже прошел самостоятельно учебный ма­териал и готов сдать сочинения и зачеты. Это впечатляло - особенно одноклассников.
Он очень много читал, и в 17 лет был уже взрослым, думающим человеком. И одновременно это был живой, элегантный юноша - он пре­красно танцевал, любил поэзию, музыку, живопись, а в те годы следил еще за модой. Однажды, вер­нувшись из-за границы, он пришел в школу в джин­сах, а у нас их еще тогда не носили. Ему сделали замечание, и больше этого не повторялось. Вот удивительное свойство Игоря - у него никогда не было конфликтов с людьми, он так просто и ис­кренне смирялся перед каждым, что его любили все.
Класс был дружный. Многие знали друг друга еще с детского сада и любили собираться вместе вне школы. Помню, в шестом классе на вечеринке Игорь по-мальчишески закурил и попробовал вина. Но все это ему так не понравилось, что было вычеркнуто из жизни уже раз и навсегда. И когда уже взрослыми одноклассники собирались вместе, все знали - Игорю нужно, чтоб был чай, а еще он любил сладкое.
Почти все девочки в классе были тайно влюб­лены в Игоря, а мальчики тянулись к нему, как к лидеру. Но сам он никогда не хотел первенство­вать и отводил себе самое скромное место.
Он стал нашим духовным лидером, когда ушел в монастырь. Но случилось это не сразу, и сначала было общее потрясение: «Как - Игорь Росляков монах? Такой блестящий, одаренный молодой чело­век! Да он же был восходящей звездой!» Многие ездили тогда в монастырь, чтобы спасти его.
Помню, как я впервые приехала в Оптину, и мы сидели с ним на лавочке под липами. Я была без платка, а в сумке гостинец - колбаса. Но я ехала не к монаху, а к своему ученику, тревожась за его участь и не подозревая еще, что приехала к своему духовному отцу.
Потом он писал мне, я теперь часто перечитываю его письма, удивляясь той милости Божией, когда Господь дал мне ученика, ставшего моим учителем на пути к Богу.
Помню свою первую исповедь у иеромонаха Василия и чувство неловкости, что я, учительни­ца, должна исповедовать грехи своему ученику. И вдруг о. Василий так просто сказал об этой неловкости, что я почувствовала себя маленькой девочкой, стоящей даже не перед аналоем, а перед Отцом Небесным, которому можно сказать все.
Мученическая кончина отца Василия изме­нила жизнь не только нашего класса, но и школы. Многие крестились, стали ходить в церковь, а кто-то ушел в монастырь. И даже люди, далекие от Бога, но знавшие о. Василия, не могут не ува­жать его веры. Такой след он оставил в жизни».
Из письма преподавателя физкультуры шко­лы № 466 Анатолия Александровича Литвинова: «Игорь Росляков был самым одаренным учеником нашей школы и, бесспорно, лучшим спортсменом ее. Конечно, он был известен как мастер спорта международного класса, капитан сборной МГУ и член сборной СССР. Но он входил еще в сборную команду школы и выступал на районных сорев­нованиях и на первенстве Москвы по легкой ат­летике, лыжному кроссу и волейболу. Игорь был не просто загружен, а перегружен. И меня очень тронуло, когда он пожертвовал престижными соревнованиями, чтобы помочь школьным товарищам в финальном матче по волейболу.
Он был скромным, прилежным тружеником. А еще он был молчалив. Какая-то скорбь была в его глазах, улыбался он редко. Внешние данные у него были прекрасные. Это был целеустремленный, талантливый, красивый юноша. И я удивился, ког­да он ушел в монастырь. Ведь ему, очень умному и способному человеку, успешно окончившему фа­культет журналистики МГУ и блестяще высту­павшему в большом спорте, открывалась такая богатая перспектива в жизни!
В монастырь я впервые приехал на сороковой день кончины о. Василия. И Оптина так потрясла меня, что теперь искренне завидую нашей Наталье Дмитриевне, которая была рядом с о. Василием все эти годы».
Рассказывает тележурналист, мастер спорта Олег Жолобов, член сборной команды МГУ по водному поло: «О дарованиях Игоря Рослякова говорили: «Его Бог поцеловал». Это был выдаю­щийся спортсмен нашего века, так и не раскрыв­шийся, на мой взгляд, в полную меру своих воз­можностей. Сначала этому помешало то, что Игорь стал «невыездным». Несколько лет под­ряд он завоевывал звание лучшего игрока года, и при этом его не выпускали на международные соревнования. Потом началась перестройка, Игорю стали давать визу, правда, в пределах соцстран. Он выполнил тогда норматив мастера спорта международного класса, был на взлете и вдруг ушел в монастырь.
Помню прощальный вечер, когда мы собрались командой, провожая Игоря в Оптину. Все охали, переживали и, как ни странно, понимали его. Все мы были еще неверующими, но уважали веру Игоря и знали: он не может иначе и все. И как когда-то он вел нашу команду в атаку, так, став о. Васи­лием, он привел нашу команду к Богу, не навязывая своей веры никому. Он убеждал нас не словами, но всей своей жизнью. И вот отдельные случаи, запомнившиеся мне.
* * *
Игорь очень строго соблюдал посты и в Ве­ликий пост это было видно по его ребрам. Когда после смерти о. Василия я со всей моей семьей и еще одним членом команды крестился в Оптиной, то впервые понял, как непросто выдержать пост, даже если сидишь дома, а жена готовит вкусные овощи. А каково поститься на выездных турнирах, где спортсменов кормили в основном мясом? А Игорь Великим постом даже рыбы не ел.
Из-за его постничества в команде было сперва недовольство. Он был ведущим и самым результа­тивным игроком команды, и мы боялись проиграть, если он ослабеет постом. Помню, Великим постом сидели мы с ним на бортике бассейна в Сухуми, и Игорь сказал: «Главное, чтобы были духовные силы, а физические после придут. Дух дает силы, а не плоть». На следующий день у нас был решаю­щий финальный матч с «Балтикой», очень сильной командой в те годы. И как же стремительно Игорь шел в атаку, забивая и забивая голы! Мы победили, и пост был оправдан в наших глазах.
* * *
Носить нательный крест в те года было нельзя. Но Игорь не расставался с крестом, а на соревнованиях прятал его под спортивную ша­почку. Помню, в Сухуми мы пошли искупаться в море, а тут начальство на пляж приехало. Увидели, что Игорь ныряет в море с крестом, и в крик: «Позор! Безобразие! Скажите ему, чтобы немедленно снял крест!» Начальство уехало, а мы лишь переглянулись и не сказали Игорю ни­чего. Мы настолько уважали его, что знали: раз он носит крест - значит, так надо.
* * *
В команде у Игоря было два прозвища: «рос­лый» - из-за его высокого роста, и «немой» - на­столько он был молчалив. На сборах кто на пляж пойдет, кто к телевизору сядет, кто в карты режется, а Игорь все над книгой сидит. Читал он очень много, а мы тянулись за ним. Помню, купил он себе за границей Библию, и мы Библии поку­пать. А еще помню, как один человек из команды попросил Игоря написать ему какую-нибудь мо­литву. Он написал ему молитву по церковно-славянски, сказав: «Лишь монахи сохранили язык».
Слово Игоря было в команде решающим. Со­берется, бывало, команда - говорят, говорят, а Игорь молчит. А зайдет дело в тупик - он ска­жет краткое слово, и все знают - решение при­нято. Помню, когда началась перестройка и раз­говоры о демократии, на собрании команды тоже заговорили про демократию в спорте. Говорили, говорили, а Игорь подвел итог: «Команда - это монархия. Если не подчинить игру единой воле, то какая будет игра?» Кстати, он свято чтил память убиенного Государя нашего Николая II, и нам привил эту любовь.
В Оптиной пустыни о. Василий стал духов­ным отцом для многих членов нашей команды. Но еще до монастыря мы обращались к нему со словом: «батя». Помню, мы были в Югославии на день Победы. Игр 9 мая у нас не было, но была с собой бутылка хорошего вина. Помялись мы и пошли к Игорю: «Батя, как благословишь?» И он благословил устроить праздник. Поехали мы на природу, накрыли стол и пели песни военных лет. Пел Игорь прекрасно. А Отечество и память воен­ных лет - это для него было свято.

* * *
У нас была сильная команда мастеров спорта, лидировавшая в те годы. И когда мы выматыва­лись на чемпионатах, начальство посылало нас на месячный отдых к морю. И вот все едут к морю, а Игорь в Псково-Печерский монастырь, и месяц «вкалывает» там на послушаниях.
Мы любили в те годы собираться командой на домашние праздники. Соберемся и один воп­рос: «А Игорь придет?» Он был душою компании, хотя обычно сидел и молчал.
Давно нет нашей команды, но мы по-прежне­му собираемся вместе. Место сбора теперь - Оптина пустынь. И в дни памяти о. Василия мы бросаем все дела и едем на могилу нашего «бати».

* * *
Из воспоминаний врача Ольги Анатольевны Кисельковой: «В свое время Игорь Росляков был довольно известным человеком в Москве. Мне столько рассказывали о его дарованиях, что од­нажды, возвращаясь из гостей, я спросила знако­мых: «Да когда же вы меня познакомите с вашим знаменитым Игорем?» - «Как? - удивились они. - Ты же весь вечер сидела рядом с ним». И тут я вспомнила гиганта в кожаной куртке, молча си­девшего весь вечер в углу.
Говорил Игорь очень мало, но когда бросал реплику, чувствовалось, что это живой остроумный человек. Помню, мы вместе разговлялись на Пасху, а Игорь шутил: «Из поста надо выхо­дить аккуратно. Положите мне, пожалуйста, еще пару котлет». А в Оптиной эта гора мышц об­таяла буквально у меня на глазах. Я даже сказала: «Батюшка, благословите подкормить Игоря, а то он так похудел». Принесла ему банку варенья, а он мне икону Державной Божией Матери подарил.
В 1997 году мы гостили у родственников, и сын смотрел по телевизору матч сборной страны по ватерполо. «Вот, - говорю сыну, - о. Василий тоже в сборной играл». Сын мне не поверил: «Ну, как о. Василий мог протыриться в сборную? Ты хоть знаешь, кого туда берут? Вечно ты, мам, что-нибудь выдумаешь!» Только я хоте­ла обидеться, как по телевизору забили гол, а комментатор воскликнул: «Да-а, такую игру мог прежде показать лишь мастер спорта Игорь Рос­ляков!» Сын был поражен: «Мам, а ведь правда!» А я удивилась, как быстро «откликнулся» о. Васи­лий и поддержал мой родительский авторитет».
Преподаватель МГУ Тамара Владимировна Черменская вспоминает: «На втором курсе университета Игорь подошел ко мне и сказал: «Тамара Владимировна, а я женился». Событие это всегда радостное, но он был такой невеселый, что меня стали мучить после этого тяжелые сны. Однажды мы вместе гуляли, и я сказала: «Игорь, мне почему-то снятся про вас странные сны». - «Скоро эти сны кончатся», - ответил он. Брак был недолгим, всего полгода».
Автобиография, написанная при поступле­нии в монастырь: «Я, Росляков Игорь Иванович, родился 23 декабря 1960 года в г. Москве. Окон­чил среднюю школу № 466 Волгоградского района г. Москвы. После школы один год работал на автомобилъном заводе. В 1980 году поступил в Московский Государственный университет на факультет журналистики. В 1985 году закончил МГУ с квалификацией - литературный работ­ник газеты. В составе университетской ватер­польной команды выступал на всесоюзных и меж­дународных соревнованиях. Выполнил норматив на звание мастера спорта. Был женат. Брак расторгнут отделом ЗАГСа Волгоградского райо­на г. Москвы. Детей от брака нет. С 1985 года по 1988 год работал инструктором спорта в Добровольном спортивном обществе профсоюзов».
Эту официальную биографию комментирует тележурналист, мастер спорта Борис Костенко, режиссер фильма «Оптинские новомученики»: «Профессионального спорта у нас в те годы как бы не было, и мы с Игорем должны были показы­вать в автобиографии то, что значилось в трудовой книжке: работу на заводе, в ДСО и т. п. На самом деле мы были студентами - днем учи­лись, а вечером зарабатывали себе спортом на жизнь. Отца у Игоря в живых уже не было, мать была пенсионеркой, и он не мог не работать.
Кстати, у Игоря было два высших дневных образования - институт физкультуры и университет. Поступал он туда на общих ос­нованиях, хотя мастера спорта, как известно, поступали иначе. Сначала мы с ним поступили на дневное отделение института физкульту­ры, а потом, сдав экстерном за первый курс, Игорь поступил сразу на второй курс универ­ситета. В общем, девять лет были студента­ми, и институт физкультуры давался тяже­лее факультета журналистики - там была анатомия, физиология и очень строгая кафедра военного дела, заменившая в итоге армию.
Два диплома достались трудно. Но мы с Иго­рем рассудили, что все же нужен запасной диплом тренера, чтобы не лгать ради денег в газете. Правда, и спорт отвращал. Помню, мы сидели в келье о. Василия, а я стал вспоминать, сколько жизней сломал большой спорт и через какую грязь пришлось тут пройти. «Забудь об этом, и не оглядывайся назад», - сказал о. Василий».
Добавим к официальной биографии еще один комментарий, написанный Игорем в стихах:

Мы все со споров начинали,
С того, что все ниспровергали,
С обид, которых не снести.
А глядь, поближе к тридцати
Стихами перенял молитву...
И с прожитым вступая в битву,
В нем ничего не изменил
И всех за все благодарил.

«И СЕРДЦЕ ВОСКРЕШАЕТСЯ ПСАЛМАМИ»

«Если я в день час-другой не побуду один, то чувствую себя глубоко несчастным»,- говорил еще в миру Игорь Росляков. В квартире родите­лей у него была восьмиметровая комнатка-келья, и об этой комнатке сохранились стихи:

«Сегодня ты чего-то невеселый»,-
Подметит разговорчивая мать.
И мы, словно соседи-новоселы,
Расходимся по комнатам молчать.
И слышу я, как швейная машинка
Справляется с заплатанным шитьем.
И кто-то, разгулявшись по старинке,
О ночке запевает за окном.

Это Кузьминки - рабочая окраина Москвы, о которой до сих пор говорят: «Москва деревенская». Пятиэтажки здесь упираются в Кузьминский лес, а в сумерках вдруг вздохнет баян, и кто-то запоет: «Ах ты ноченька, ночка темная. Что ты ноченька разгулялася?» Писать Игорь начал раньше, чем пришел к Богу, но уже следуя той древнерусской православной традиции, что отвергала ложь и вымысел как грех. По стихам Игоря можно све­рять даты, а если в стихотворении говорится про «ночку», значит, «Ноченьку» в Кузьминках поют.
Написано было немало. Но ни поэтом, ни жур­налистом он не стал, отвергнув в итоге этот путь. И чтобы понять - почему, обратимся к поэзии Игоря и к его пониманию места поэта и журнали­ста в современном мире.
«Ум отверг искренность и превратился в хит­рость», - писал о культуре XX века известный русский философ Иван Ильин. А по словам прото­иерея Вячеслава Резникова уже с конца XVIII века литература стремится занять место Церкви, и по­эты, журналисты, мыслители берут на себя роль «пророков» и «мессий».
Пророки и лжепророки - вот тема, над кото­рой часто размышляет в своих стихах молодой журналист Игорь Росляков, сделав в итоге об­думанный выбор. Он наотрез отказался от пригла­шений на работу в самые престижные по тем вре­менам газеты, сказав другу: «Я не хочу лгать». А в небольшой поэме о современном Фаусте и Мефи­стофеле он пишет о журналистике еще более же­стко: «Да, новости - творенье черта».
Фауст в этой поэме - наш современник, много­знающий и скорбный ученый, о котором Мефистофель говорит: «Познать ты бездну захотел и, вглубь спускаясь непрестанно, отодвигал любой предел». Зло в современном мире выступает под личиной мудрости и добра, а Мефистофель в поэме - про­поведник любви:
Мефистофель:
Скажи, чтоб не было раздора,
Гордыню затоптав свою:
Себя презрел. Люблю другого.
Другого, хоть и сатану.
И может счастие пришло бы...
Фауст
Ты проповедуешь добро
Мефистофель:
Такие времена настали,
Что добрыми и черти стали.
………………………………..
Души ленивой жду согласья,
Умом ты предан мне давно.

У современного Фауста с его уже плененным вражьей силой умом остался последний рубеж сопротивления - его живое, страдающее человечес­кое сердце. И, отвергая предложенное искусителем счастье, он говорит: «Пусть сердце плачет».
Это, похоже, позиция самого Игоря – пусть сердце плачет. С его способностями он мог бы создать себе имя в журналистике и в литературе. Но он трезво понимает свое место в том мире, где, по словам русского философа XX века Ивана Ильина, искусство давно уже стало «нервирующим зрелищем». Чтобы стяжать успех, надо лжепророчествовать, нервировать, ошеломлять. Все это отвергнуто ради безыскусности сердца, недоумевающего перед ли­цом бедствий и вобравшего в себя боль родной земли:

Этой теме не будет износа.
Горло сдавит к России любовь,
И по венам толкает вопросы,
Словно комья, славянская кровь
………………………………………
И все тянет за русские дебри
Умереть в предназначенный срок.

Игорь был вхож в редакции, но стихи по ре­дакциям никогда не носил. Он писал их, как пишут дневник, не помышляя о публикациях и зная уже: есть что-то главное в жизни, что он не понял еще. А что можно сказать людям, не поняв главного? Вот появится духовный опыт, тогда..! А пока он оспаривает те горделивые законы творчества, ког­да поэт, как мессия, диктует миру свою волю - «Вещь избирается поэтом»:
Хотя по совести признаться,
Чтоб научиться избирать,
По жизни надо поскитаться
И много сору перебрать
Бывало, чуть найдет волненье,
Спешу, дрожа от нетерпенья,
Приметы неба и земли
Зарифмовать скорей в стихи.
А через день переиначу,
Прибавлю там, тут зачеркну.
Когда же что-нибудь пойму,
Сожгу и даже не заплачу.
Он действительно многое сжег или бросил в виде ненужных уже черновиков. Шел такой стремительный духовный рост, что он быстро перерос свою поэзию. И все-таки юношеская тяга к поэзии была не случайной - это была попытка пробиться к свету, и душа его уже не раз переживала свя­щенный восторг перед величием Божиего мира.
И тогда ничего мне не стоит
Бросить все и уйти в монастырь
И упрятать в келейном покое,
Как в ларце, поднебесную ширь.
Мыслей о монашестве еще не было, но душа уже слышала зов.

* * *
Встреча с Богом была для Игоря таким потрясе­нием, что весь мир стал явлением Богоприсутствия:
И сердце воскрешается псалмами
И городом владеет царь Давид.
Сразу после обращения он с жаром новона­чального создает два больших цикла стихов на темы Евангелия и Псалтири. Пишет он в эту пору много, горячечно, чтобы в итоге бросить писать.
В Оптину пустынь о. Василий пришел уже человеком «не пишущим», и из-за этого был даже конфликт. Вскоре после открытия монастыря здесь начали выпускать свою газету «Обитель». Но если желающих писать было много, то умеющих - мало. И тут обнаружили, Что о. Василий профессиональ­ный журналист, а стало быть, должен писать для газеты. Отец Василий отказался, вызвав тем самым осуждение новоначальных: «Мы пишем, пропове­дуем, а он? Эгоист!» А один послушник, оставив­ший затем монастыри ради творчества в миру, даже сказал обличающе: «Он же как булавкой пришпи­лил себя к покаянию да и распялся на том!» Все так. И чтобы понять позицию о. Василия, приведем один разговор с ним. Однажды иеромонах П. при­нес ему кассету современных духовных песен и спросил после прослушивания:
- Ну как - хорошо?
- Хорошо, - ответил о. Василий. - Только бу­тылки не хватает. Душевное это, а не духовное. Вот стихами старца Варсонофия даже отчитывать можно.
Эти слова о. Василия по сути кратко переда­ют главную мысль из неопубликованного еще в те годы письма святителя Игнатия Брянчанинова к послушнику Леониду: «Оду «Бог» слыхивал я, с восторгом читывал один дюжий барин после обе­да, за которым он отлично накушивался и напи­вался... Верен, превелик восторг, производимый обилием ростбифа и шампанского, поместившегося во чреве! Ода написана от движения крови - и мертвые занимаются украшением своих мертве­цов! Не терпит душа моя смрада этих сочинений! По мне уж лучше почитать, с целью литературной, «Вадима», «Кавказского пленника», «Переход через Рейн»: там светские поэты говорят о своем и в своем роде прекрасно, удовлетворительно. Благовестие же от Бога да оставят эти мертвецы! Не знают они - какое преступление: переоблачать духовное, искажать его, давая ему смысл вещественный!»
От юности о. Василий посвятил себя работе над словом и после встречи со Словом, рожденным Духом Святым, для него разом померкли все сло­веса земного мудрования. Отныне цель жизни была уже иной: «Я от всего отказался и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа» (Флп. 3, 8.). И на этом пути исподволь вызревал данный ему Гос­подом дар.
Он отверг душевное ради духовного. Но всеже его тянуло писать, и на первых порах в дневнике изредка появлялись строки:
Что, инок, взялся за стихи?
Или тебе Псалтири мало?
Или Евангельской строки
Для слез горячих не достало?
По словам выдающегося православного бого­слова XX века Владимира Лосского, человек рож­ден быть «поэтом для Бога». Таким поэтом для Бога был о. Василий, не подозревавший до поры, что его родной язык церковно-славянский, а при­звание не стих, а стихира. Когда после убийства нашли монашеский дневник о. Василия и впер­вые прочли его стихиры, то поразило открытие - от нас ушел одаренный духовный писатель, так много обещавший в будущем. Жизнь оборвалась на взлете.

ДНЕВНИК 1988 ГОДА

Дневник о. Василий начал вести еще перед уходом в монастырь, и нам уже случалось приводить выдержки из него. И все же ради целостного вос­приятия текста представляется необходимым дать дневник без купюр. Вот он.
11 марта 1988 г.
По благословению о. А. (по второму) пытаюсь начать дневник. Вечером беседа. Все мои слова не по существу. Не могу точно выразить свои основ­ные духовные проблемы, поэтому беседа течет сама по себе и не утоляет моей жажды.
12 марта 1988 г.
Утро. Мать нашла мой крещальный крестик. Мне 27 лет. Я надел этот крестик впервые после крещения, бывшего 27 лет назад. Явный знак Божий.
Во-первых, указующий (может быть, приблизи­тельно) день моего крещения (мать не помнит) - это радостно.
Во-вторых, напоминающий слова Христовы: «...возьми свой крест и следуй за мной» - это пока тягостно.
На Всенощном бдении вынос Креста (Кресто­поклонная неделя Великого поста). Воистину кре­стный день!
13 марта 1988 г.
Литургия в церкви Пророка Илии.
Тренировка. В гостях у Левана.
14-19 марта 1988г. г. Тбилиси
5 игр. Пост. Познал опытно слова Давида: «Колена мои изнемогли от поста и тело мое лиши­
лось тука». Господи, спаси и сохрани!
20 марта 1988г. Воскресенье. Литургия. Богоявленский собор.
21 марта 1988 г.
«Не сидел я в собрании смеющихся и не ве­селился: под тяготеющей на мне рукою Твоею я сидел одиноко, ибо Ты исполнил меня негодова­ния». (Иеремия 15, 17-19)
Не сидел я в кругу захмелевших друзей,
Не читал им Рубцова и Блока.
Опечалился я, и с печалью своей
Я сидел у икон одиноко.
22 марта 1988 г.
Выставка работ К. Васильева. Небольшой зал в здании Речного вокзала. Вся выставка работ 30. Интересно, талантливо, красиво, т.е. душевно, а хочется духа! Людям нравится, говорят - возвращение к истокам(!) Каким? Истоки Руси в христианстве, а не в дремучем лесу. Васильев, видно, увлекался Вагнером (хоронили под его музыку), есть несколько работ о Нибелунгах. Поэтому и в картинах о Руси тот же языческий привкус (глаза). Соколиный взгляд, волчьи глаза. А хочется побольше доброты, любви, милосердия.
Но тут уже Христос: «милости хочу, а не жертвы».
Я сжег «Иудейские древности». Они были написаны в марте 86 г., т.е. ровно 2 года назад.
23 марта 1988 г.
В богослужении задействованы все пять чувств человека. Цель - облаготворить человека, в преде­ле - возвысить, выявить Божественную его сущ­ность, дать ему самому ее ощутить, насладиться ею и побудить стремление к сохранению и умноже­нию этой духовной красоты, которая, несмотря на наше духовное упорство, доходящее до полного отрицания существования этой красоты, все же не оставляет и не покидает нас.

***
После долгих раздумий над чем-то очень важ­ным для нас и требующим обязательного разре­шения, вдруг рождается примиряющая мысль. Имен­но рождается: мы были чреваты этой мыслью, вы­нашивали ее, испытывали муки и боль и, наконец, радуемся ее появлению. Радуемся искренне, как дети. Эту радость мы принимаем порой за истинность, считая, что мы много трудились и потому достой­ны ее. Но все подлежит проверке опытом. Мысль может быть убедительной, изящной, интересной, но не всегда истинной.

***
О трех видах искусств: литература (слово), музыка (звук), художество (цвет). Синтез = содер­жание + форма.
Слово сильнее, чем звук и цвет.
Звук - более тонок, как бы расплывчат, а по­тому менее конкретен, определен.
Цвет - более определен, оформлен, но менее тонок. И в том, и в другом как бы существуют начат­ки слова, потому и звук и цвет словесны и потому они смогли составить в синтезе слово.
Слово - достояние человека и явление его Божественной сущности. У животных есть и му­зыка и художества. Например, пение птиц и изя­щество форм и красок у бабочек, отсюда древние культы обожествления животных. Христианство же по сути словесно, потому и человечно. «Слово было Бог». Не звук, не цвет, но Слово!!!
Иначе Евангелисты должны были написать симфонии и картины, чтобы возвестить о Христе.
Итак, слово - это оформленный, окрашенный звук или наполненный, озвученный цвет.
Слово - меч, оно имеет в себе направленность, вектор действия, оно заставляет определиться и потому создает отношения, чувства, т.к. они суще­ствуют только по отношению к чему-то, к кому-то. Звук и цвет скорее опахало. Они приближают красоту и соединяют душу с нею, но всю (!) душу, т.е. все, что в ней хорошего и плохого. Здесь син­тез, а в слове анализ.
В звуке и цвете нет критерия истины.
В музыке и живописи это гармония, т.е. ос­мысленный порядок, словесный порядок. Здесь есть слово, хотя сокрыто, но есть.
Слово - все осмысливает, оценивает и по­тому побуждает действовать: совершенствовать или изменять, а не просто наслаждаться красотою и гармонией (как в музыке и живописи).
Осмысливаем, значит, сравниваем. С кем? Со Словом Божиим - оно критерий истинности всего.
2 апреля 1988 г.
Всенощная в Богоявленском соборе. Физичес­кое ощущение присутствия благодати Божией. «Глас хлада тонка». Был даже момент благоухания во время чтения Евангелия. Я ощутил запахи пещер Псково-Печерского монастыря.
3 апреля 1988 г. Вход Господень в Иерусалим. Литургия в Пушкино. Проповедь о Евхаристии.
1. Уже 1000 лет Господь отбирает слуг себе для града небесного, Нового Иерусалима, из народа рус­ского - по толкованию святых Отцов.
2. Беды земли нашей от непонимания (а потому и умаления) священством частого евхаристического об­щения. Отец Иоанн (Крестьянкин), епископ Игнатий Брянчанинов.
3. Евхаристия - причастие.
4. Не созерцательное присутствие в храме, а дея­тельное.
7 апреля 1988 г. Великий Четверг. Благовещение Пресвятой Богородицы.
Литургия в Пушкино. Чтение 12 Евангелий. С ог­нем Великого Четверга ехали к о. А.
Беседа - четыре столпа жизни православно­го подвижника: вера, любовь, отдание себя в волю Божию, смирение.
N.8.!!! Будущее - в руках Божиих. Прошед­шее - в книгах жизни, настоящее в наших руках, т.е. творить жизнь возможно только стоя во Христе. Чем глубже познание нами Христа, тем величе­ственней наша духовная свобода, а потому и ведение судеб Божиих, т.е. судеб мира. Пределы духовной свободы - это пределы вселенной.
Задача темных сил -„ формировать природу людских отношений, соц. институтов лишь для за­пугивания, порабощения нашего духа, дабы он не вырос в меру полной свободы, в полную меру воз­раста Христа. Если такое случается, бессильны ста­новятся легионы тьмы против одного воина Хрис­това.
Идея романа: искра подвижничества высекает­ся от столкновения воли Божией и хотения человеческого; советы и оправдания греха; свободы и рабства миропорядка. 3 плана, 3 круга: вселен­ский, исторический, бытийный.
10 апреля 1988 г. Светлое Христово Воскре­сение. Пасха.
Моя третья Пасха.
Литургия в Пушкино. Отдохнул в алтаре. И в б часов еще одна литургия.
Время - мистическая сущность. Спрашиваю себя - был пост или не был? Служба была или нет? Так придется когда-нибудь спросить и о сво­ей жизни. Что же реально существует? Душа. Очи­щенная от греха или еще замаранная им.
«Ликуй ныне и веселися Сионе...» - именно ликуй(!). Это состояние духа, потому оно внутрен­нее, а не внешнее.
«Ибо всякий дом устрояется кем-либо, а устро­ивший все есть Бог». (Евр. 3, 4.)
Рим. 3, 5-8 - Мефистофель
10 июня 1988 г.
«Добродетель мы должны почитать не ради других, но ради ее самой». Иоанн Златоуст.
Почему мы должны быть добродетельными? Почему мы должны творить добро? Отвечают: потому что это радость для людей, потому что «добро побеждает зло», а значит, лучше быть на стороне сильного: потому что добро - это хорошо, а зло - это плохо и т. п.
То есть добродетель утверждается логикой, умо­настроением. Это приемлемо как первая ступень на лестнице восхождения к доброте. Это приемлемо Для младенцев, не имеющих чувства и навыка в различении добра и зла. Это молоко, а не твердая пища.
Если только на этом будет зиждиться понятие добра, то оно зыбко, а во многих случаях - мертво. В нем говорит ум, а сердце молчит.
Нужно сердцем ощутить вкус добродетели, ее сладость и истинность. Тогда доказательство необходимости творить добро будет находиться в самом добре. Тогда не надо и доказательств. Я делаю добро и через это делание убеждаюсь, что следую истине. Я творю добро, потому что это добро. Я люблю добро, и я понимаю, что надо тво­рить добро - не однозначные выражения.
Итак, почему я должен быть добродетельным? Потому что я люблю добродетель.
14 июня 1988 г.
Смерть страшна, потому что она знает обо мне все, потому что она обладает мною, распоряжается мною, как госпожа своим рабом. Христианство дает знание о смерти и о будущей жизни, уничижая этим власть смерти. Да, и о христианине смерть знает все, но он знает о ней ровно столько, чтобы не бояться ее.
Христианство превращает смерть из убийцы во врача, из незнакомца в товарища.
Сколько б ни рассуждали о смерти атеисты и интеллигенты, она для них остается незнакомкой, явлением, не вписывающимся в круг жизни, явле­нием потусторонним, потому что они не имеют знания о смерти. Мы боимся в темноте хулигана, потому что он не знаком нам, мы не знаем его намерений, а с близким человеком и в темноте встреча становится радостной.



15 июня 1988 г.
«Красота спасет мир» - писал Достоевский. Красота - это Бог. Сколько бы мы ни исследовали нашу жизнь, сколько бы ни расчленяли на со­ставные части, вроде бы для того, чтобы понять ее механизм, жизнь в своей целостности будет всегда
прекрасной, Божественной и не познаваемой до конца, как не познаваема красота.
Сколько бы мы ни исследовали состав почвы, находя в ней все новые и новые металлы и соли, сколько бы мы ни проникали в тайны наслед­ственности, создавая новые отрасли науки, умно­жая академии, институты, лаборатории, все равно цветок, выросший на изученной земле, цветок, взо­шедший из хрестоматийного семени, повергнет в изумление своей красотой.
Радость, которую дарует знание, должна допол­няться радостью созерцания, тогда она будет совер­шенна. «Все знаю, все понимаю и все равно удив­ляюсь», - говорит человек. Изумление перед всем, изумление, несмотря ни на какие звания, ни на какие беды, - это красота, это спасение миру, это путь к Богу. А жизнь без изумления пред красотой, а значит, и без Бога пуста и ничтожна.
С 21 июня по 29 августа 1988 г. Оптина пу­стынь.
Крапива выше меня ростом растет у стен мо­настыря.
Отдельные мысли и выписки из книг:
«Горе отнимающим плату у наемника, потому
что отнимающий плату то же, что проливающий
кровь». (Преп. Ефрем Сирии).
«В меру жития бывает восприятие истины».
(Преп. Исаак Сирии).
Прежде всего: сознание своей немощи, терпе­ние, самоукорение. Это путь к смирению.
(Преп. Амвросий).
Библия - ключ к истории. Дух истории. По­том археология, геология и т. п.
«Крепко сказал Господь!» (Один старый иеромонах)
Прочитанные книги:
1. «Жизнеописание старца Амвросия». Прот. Четверяков.
2. «Жизнеописание о. Амвросия». Иеромонах Андроник. Материалы к канонизации.
3. «Оптина пустынь и ее время». Концевич.
4. «Историческое описание Оптиной пустыни». Архим. Л. Кавелин.
5. «Священная поэзия». Схиархим. Варсонофий.
6. «Лествица».
7. «Иеромонах Климент Зедергольм». К. Леонтьев.
«Мир существует только до момента его окон­чательного самоопределения в сторону добра или зла». Схиархим. Варсонофий.

***
О коммунизме.
Ересь страшнее безбожия открытого. Безбож­ник может быстрее обратиться к познанию истинной веры, чем еретик. Поэтому, может быть, промысл Божий, чтобы сохранить чистоту православия и ог­радить его от лукавства ереси, предал его в руки безбожников откровенных и воинствующих.

***
Почему нет хорошего образования в семинарии и академии? Бог смиряет: «Живите пред Богом, а не мудрствуйте!»
1. Это сохраняет (как ни парадоксально) чи­стоту веры, потому что богословие без жития по Богу (которого в современных условиях почти нет) губит.
2. Невозможность приобрести блестящее обра­зование указывает на другой и единственно верный способ познания Бога - путь деятельной жизни
по заповедям Божиим и святоотеческим преданиям. Тогда сам Бог научает нас. (Мария Египетская. Житие.)
***
Темные силы злятся на нас, потому что мы, приближаясь к Богу, осуждаем их. (Так человек, делающий добро бескорыстно, вызывает гнев и презрение у подлецов). Мы, немощные, скотские, и то выбираем Бога и стремимся к Нему, а они, бес­плотные, зрящие величие Божие, уклонились от Него. Наше стремление к Богу для них осуждение, намек на Страшный Суд.
***
«Я есмь путь, истина и жизнь».
Все вокруг нас, буквально все без исключения, вся сотворенная жизнь устроена так, чтобы привести нас к познанию Бога. Куда бы человек пристально ни взглянул, он изумится, чем бы он увлеченно ни занимался, он поразится глубиной ремесла. А изумление - начало философии, как говорили древние. Тут начинается искание, путь, который необходимо пройти, чтобы обрести ис­тину. А обретая истину, мы обретаем жизнь. «Я есмь путь, истина и жизнь».

***
Об Антихристе.
Число 666 дважды встречается в Библии. 1. В Откровении Иоанна Богослова как указание на Антихриста (13, 18). 2. 2 Паралипоменон (9, 13), «Весу в золоте, которое приходило к Соломону в один год, было 666 талантов».
Сегодня золото творит чудеса и знамения. Са­мые фантастические проекты могут быть осуществлены, если есть деньги. От их количества зависит и фантастичность.
Начертание на правой руке или челе - рука, считающая деньги и производящая коммерческие операции. Чело - бизнесмен. Все занято помысла­ми о золоте. Что бы он ни делал, он должен из­влечь из этого деньги, иначе нет удовольствия от жизни. То есть, все помыслы (чело) и все дела (рука) заняты добычей денег.
(Многие писатели говорили деньгах как о страшилище - Э. Золя, Гете.)
Антихрист - финансовый гений (золото) и религиозный мудрец (Соломон), знающий и уме­ющий все, чтобы поразить всех. Еще Н.В. Гоголь писал: «Все, что нужно для этого мира - это при­ятность в оборотах и поступках и бойкость в де­ловых кругах». Поэтому Святые Отцы всегда так восставали против сребролюбия, как идолослужения, и беспочвенного умствования, как духов­ной болезни.
Всякое знание имеет сладость и этим привле­кает, потому что дает право власти над чем-то, а значит и гордости.
Христианское познание преподает скорбь. «Во многой мудрости много печали». Но печаль есть двух родов, говорит апостол Павел. Печаль о мире - производит скорбь, а печаль о Боге - дар покаяния.
Откровение (13, 17): «Не смогут покупать и продавать, кроме того, кто имеет это начертание (т.е. талант бизнесмена) или имя зверя (т.е. при­надлежность к государственной власти) или число имени его (666 - золото, наследство, капитал)».
Единая денежная единица во всем мире и еди­ная (внешне) религия - дела Антихриста.
3 сентября 1988 г,
«Единомыслие не всегда бывает хорошо: и раз­бойники бывают согласны». Свт. Иоанн Златоуст.
5 сентября 1988 г.
Уехал в Оптину.
14 октября 1988 г. Покров Важней
Причащался в монастыре.
17 октября 1988 г
Пришел в монастырь. Преподобне наш Амвросие, моли Бога о мне!

«НЕ МОГУ БЕЗ ОПТИНОЙ»

30 августа 1988 года Игорь Росляков уехал из Оптиной в Москву, чтобы, завершив все расчеты с миром, вернуться в монастырь уже навсегда. А да­лее в дневнике идут две нестыкующиеся записи: 15 сентября - «Уехал в Оптину», 17 октября - «Пришел в монастырь». Между этими двумя да­тами - тяжелый и болезненно-мучительный для о. Василия месяц, о котором он предпочел умолчать.
Хотелось бы умолчать и нам. Но недавно мо­гилу о. Василия посетили русские «зарубежники» и рассказали паломникам легенду, будто новомученика Василия Оптинского взрастила Зарубежная Церковь. Откуда взялась легенда - непонятно, а факты таковы. Отец Василий был уже иноком, когда узнал, что иерей, с которым он имел общение в Москве, перешел в юрисдикцию Зарубежной Церкви. «Неужели опять раскол?» - говорил он в потря­сении. А игумен Ипатий вспоминает, как о. Василий рассказал ему тогда, что увидел во сне иерея, пере­шедшего в раскол, в виде живого мертвеца. «Что сказать ему, если доведется встретиться?» - спро­сил он о. Ипатия.- «Назвать все вещи своими именами».
Игумен Владимир рассказывал: «Отец Ва­силий был на голову выше всех нас. Все мы пришли в монастырь молодыми и по запальчивости, бывало, начнем осуждать, а о. Василий тут молча выйдет из кельи. Это подтягивало, и в Оптиной уже знали - при о. Василии нельзя осуждать, иначе он уйдет.
Точно так же он ушел от людей, перешедших позже в раскол. Никакого раскола еще в помине не было, но был уже дух осуждения и вражды к нашей Церкви, и о. Василий тут же отошел от тех людей».

***
«Без попущения искушений невозможно нам познание истины», - писал преподобный Исаак Сирии. И Господь попустил о. Василию пройти че­рез боль искушения, уготовляя из него огненного защитника православия и нашей Церкви. Он вел катехизаторские беседы в тюрьме г. Сухиничи, бе­седы с баптистами в тюрьме г. Ерцево, воскрес­ную школу в г. Сосенском и школу для паломников в Оптиной. А сколько людей обрели веру после личной встречи с ним! Вспоминают, что свет в келье отца Василия не гас порой до утра, а сосед через стенку слышал звуки земных поклонов и тихие слова молитвы о заблудших и погибельными ере­сями ослепленных, «ихже Сам просвети, Господи!»
Из письма рабы Божией И., прихожанки Оптинского подворья в Москве: «Однажды разговорились с 90-летним дедушкой, перешедшим на старости лет из православия к адвентистам. Свой поступок дед объяснял тем, что адвентис­ты помогают ему в быту, а помощи от своей приемной дочери он принимать не хотел. Адвен­тисты так запутали дедушку, что было жаль его, и мы уговорили деда сходить с нами в право­славную церковь.
Храм деда умилил, хотя службу он почти не слышал, так как был глуховат. А мы попросили о. Василия поговорить с дедушкой. Дед долго рас­сказывал о. Василию, как помогают ему адвенти­сты и «нехорошо после этого их предать». От волнения дед совсем перестал слышать, не реаги­руя на доводы батюшки. Тогда о. Василий подви­нулся к нему поближе да как крикнет: «Дед, по­мирать скоро! Бросай ты своих адвентистов и возвращайся в православие!»
Дед смутился и засобирался домой. Отец Ва­силий просил нас не оставлять дедушку, сказав, что будет молиться за него. Но по дороге из церкви мы с дедом поссорились - он обиделся на мои слова, что все мы грешные, заявив: «У меня грехов нет!»
Поручение о. Василия не оставлять деда ос­талось не выполненным. А он своего обещания не забыл и от всего сердца, видно, молился за деда, потому что когда мы пришли через полгода при­ложиться к Плащанице, то глазам своим не пове­рили - в храме сидел, опираясь на палочку, и молился наш дедушка».
Рассказывает монахиня Феодора: «Летом 1990 года наш молодежный лагерь жил в палатках возле Оптиной. Многие еще только готовились к крещению, и отцы Оптиной вели с нами катехизаторские беседы. Кто-то на беседе задал воп­рос о Зарубежной Церкви, и о. Василий рассказал о своей встрече с американцами «зарубежниками»: «Мы думали, - говорили они, - что ваше православие погибло вместе с катакомбной церковью. А теперь видим у вас такую истинную, живую православную веру, какой у нас давно нет. Вывыше нас!»- Он рассказывал нам о красоте и ве­личии православия по книгам сет. Игнатия Брянчанинова, а мы слушали, затаив дыхание, и так хотелось эти книги прочесть! Я попросила о. Васи­лия помочь достать мне книги святителя, и мне выслали почтой том «Приношение современному монашеству». Я была тогда солисткой филармо­нии и читала о монашестве, приняв после убий­ства о. Василия монашеский постриг».
Рассказывает монахиня В.: «Моя родная се­стра не ходила в церковь и никакие уговоры на нее не действовали. А тут приехала наве­стить меня в монастырь и захотела поисповедаться. На исповеди она стала рассказывать про свои аборты, и прочую скверну в таких не­сдержанных выражениях, что батюшка, не вы­держав, сказал: «Иди к о. Василию». Подвела я ее к аналою о. Василия, и батюшка долго бесе­довал с ней. Даже в алтарь сходил за требни­ком и читал над сестрою молитвы. Уж как моя сестра была довольна! «Такого умного человека, - говорит, - я за всю мою жизнь не встречала. Да сколько же я потеряла, что не ходила в церковь! Теперь обязательно буду ходить».
Рассказывает регент Т: «Шел такой быст­рый рост цен, что я была в панике. И тут меня пригласили работать регентом в Зарубежной Церкви, а там платили в валюте и куда боль­ше, чем у нас. Я попросила о. Василия благо­словить меня на эту работу, сказав, что испо­ведоваться и причащаться я буду по-прежнему у нас. «Как же можно благословить? - удивил­ся о. Василий. - Они же раскольники». Он замол­чал, а потом сказал тихо, будто себе: «Да как они могут говорить, что в нашей Церкви нет благодати, когда она стоит на крови мучеников!».
Он часто говорил в своих проповедях о муче­никах Христовых, засвидетельствовавших своей кро­вью истинность нашей веры.
Из проповеди о. Василия, произнесенной на день обретения мощей прп. Амвросия Оптинского: «Блаженный псалмопевец Давид говорит: «День дни отрыгает глагол, и нощъ нощи возвещает разум». Какое слово, какой глагол сегодняшний день возвещает нам, собравшимся здесь в церкви? День, когда мы празднуем обретение мощей препо­добного и богоносного отца нашего старца Амвро­сия? Не ошибемся, если скажем, что это слово - слово о Воскресении Христовом.
Свидетели, которые некогда посещали римс­кие катакомбы, где были гробы первых мучени­ков за Христа, говорили о том, что входя в свя­щенные пещеры, мы вдруг радовались неизречен­ной радостью. Она словно ветер налетала на нас, сбрасывала с нас печали и скорби, горести наши, как ветер сметает опавшие листья. И мы, стояли и только радовались и веселились. И ни­чего, кроме голоса: «Христос воскресе из мерт­вых», не было в нашем сердце».
Как тут увязаны воедино мощи преподобного Амвросия, мученичество за Христа и Пасха, - это тайна души о. Василия. Но вот удивительная цель­ность жизни о. Василия - по приезде в монас­тырь он жил в хибарке преподобного Амвросия, перед смертью сподобился явления Старца, а по­том умирал на Пасху у раки его мощей, засви­детельствовав своей кровью истинность нашей веры.

«У НАС СОВСЕМ ДРУГАЯ РОДОСЛОВНАЯ»

Итак, 17 октября 1988 года в Оптиной пустыни появился новый насельник - Игорь Росляков.
Из воспоминаний Петра Алексеева, студента Свято-Тихоновского Богословского института:
«Мне было 13 лет, когда по благословению архи­мандрита Иоанна (Крестъянкина) мы с мамой пере­ехали из Москвы в Оптину пустынь, купив дом возле монастыря. Мама писала иконы для Опти­ной, а я работал тут на послушании. Отец Васи­лий очень любил о. Иоанна (Крестъянкина) и, уз­нав, что мы батюшкины чада и часто ездим к нему, расспрашивал меня по возвращении из Печор: как там батюшка и что он говорит? В келье о. Василия висел портрет архимандрита Иоанна, и он с любовью говорил о нем: «Вот истинный ста­рец. Вот молитвенник. Как же мне близок его дух!»
Какая-то близость тут правда была. И как из кельи о. Иоанна я выходил, будто умытый, так и рядом с о. Василием возникало чувство чистоты. Как многие мальчики я был любопытен и, вслуши­ваясь в пересуды о людях, тоже начинал осуждать. А о. Василий никого не осуждал, и рядом с ним у меня даже мысли не возникало осудить кого-то.
Мальчиком я был обидчив и, бывало, обижал­ся, что приедешь в монастырь, а кто-то хлопнет тебя панибратски по плечу и скажет, читая над­пись на майке: «О, Пан-Америка! Как ты разоделся?! М-да, мир во зле лежит». А о. Василий моей одежды просто не замечал. В нем было столько благоговения, что даже от его обычного иерейского благословения я чувствовал радость в душе. Мне очень нравился о. Василий и нрави­лась его келья. Ничего лишнего - иконы, книги, стол, топчан. Это была монашеская келья, а в ней монашеский дух.
Игорь носил в миру короткую стрижку и таким пришел в монастырь. Потом волосы от­росли, но неровно - бахромою, и кто-то подстриг ему эту бахрому. В 13 лет я был страшный дерзила и тут же бросился поучать: «Игорь, за­чем вы постриглись? Ведь монахи волос не стри­гут». А он сокрушенно: «Действительно, зачем? Ты прав, Петька. Как же ты прав!» Тут моя мама запереживала из-за моей дерзости: «Петя, как ты можешь так говорить?» А о. Василий ей: «Он прав».
В ту пору меня очень занимала моя родо­словная. Я обнаружил, что в роду у мамы были иконописцы, купцы, дворяне. Я стал рассказывать о. Василию, что все думаю о своей родословной, а он говорит: «Не думай об этом, Петька. У нас совсем другая родословная». И святые, говорит, наши родные, а в Царстве Небесном откроется, кто наш истинный друг и родня.
Стал я ходить к о.Василию со всеми своими скорбями и однажды рассказал, как трудно мне было в школе из-за того, что я верующий и отка­зался вступить в пионеры. Особенно меня пре­следовала одна учительница, оказавшаяся, как выяснилось, экстрасенсом. «Я рад за тебя, - ска­зал о. Василий и добавил. - Мужайся!» Он ча­сто говорил мне в искушениях: «Тут надо муже­ство. Мужайся!»
Отец Василий сначала нес в монастыре по­слушание гостиничного, а потом его перевели в иконную лавку. Лавку тогда на обед не закры­вали, и я по послушанию носил ему туда обеды из трапезной, поневоле наблюдая, как он становился все воздержанней в еде. Когда о. Василий был послушником, у него в келье водились продукты. Привезут ему друзья что-нибудь вкусное, а он зовет меня: «Петька, приходи, передача пришла», И с удовольствием скармливал мне лакомства, а я не отказывался.
Потом продуктов в келье не стало. Знаю это потому, что на Рождество мы ходили с деть­ми по кельям славить Христа и везде нас уго­щали. Отец Василий был очень тронут, что дети славят Христа, и так хотел угостить нас, но дать ему было нечего. Шарил он, шарил по своей пустой келье, наконец, нашел лимон и дал его нам. Это было так трогательно.
Когда о. Василий служил на подворье в Москве, там кормили необыкновенно вкусными омлетами, взбитыми сливками и т. п. Отец Василий сказал мне, что это не монашеская еда, попросив привезти ему из Оптикой «витамины», то есть лук и чес­нок. Отец келарь добавил в посылку рыбные кон­сервы, а о. Василий, рассказывали, уже не появ­лялся в трапезной, питаясь у себя в келье хлебом и «витаминами».
У меня была одна-единственная исповедь у о. Василия, изменившая, однако, многое во мне. Я поступил тогда в Московское художествен­ное училище 1905 года и, попав в богемную среду, стал лицедействовать, с удовольствием играя в те современные игры, когда каждый создает себе имидж, стараясь казаться лучше, чем он есть.
Когда я рассказал об этом о. Василию, он ужасно разволновался: «Зачем? Зачем? Это тебе не идет». Потом он молча молился, сказав: «Не твое это!» Причем сказал с такой силой, что страсть к лицедейству он во мне разом пресек.
Сострадание к немощным сочеталось у отца Василия с долготерпением и какой-то особой духовной силой. Помню, жил тогда в монастыре болящий паломник М. Раньше М. увлекался нар­котиками, и его психика была так расстроена, что духовный отец не справлялся с ним и отсылал его на исповедь к о. Василию. М. не мог причаститься и убегал от причастия, а о. Васи­лий мог буквально догнать и помочь причастить­ся. Однажды Великим постом М. так закрутило, что он лежал пластом в своей келье и не мог ходить ни в трапезную, ни в храм. Как же вы­хаживал его о. Василий - ежедневно носил ему просфорки, обеды из братской трапезной и очень часто исповедовал и причащал прямо в келье. М. поправился, а потом долго жил и работал в монастыре, и все с радостью отмечали его ду­ховный рост. А когда о. Василия не стало, то без его поддержки М. уже не мог справляться с мо­настырским режимом и вынужден был уехать из монастыря. Лишившись поддержки о. Васи­лия, уехали и другие болящие. И тогда вдруг от­крылось - сколько же немощных людей он тя­нул на себе!
На Пасху 1993 года в шесть утра, то есть в час убийства, у нас дома раздался грохот в свя­том углу - упала лампадка на высокой ножке, забрызгав маслом все вокруг. Ближе всего к лам­падке стояла написанная мамой для Оптиной икона Пресвятой Живоначальной Троицы, установленная позже над мощевиком в Свято-Введенском соборе. В первую очередь масло должно было залить ее, испортив готовую работу. Но вопреки всем законам физики брызги масла обо­гнули ее. (От редактора: 19 февраля 1995 года эта икона мироточила, а в декабре 1998 года было мно­годневное и обильное мироточение.) На погребении я сильно плакал и одновременно ни минуты не сомневался, что о. Василий святой. Когда я иду сдавать экзамены, то беру с собой фотографию своего духовного отца, блажен­ной Матронушки и о. Василия. Когда о. Василий учился в семинарии, он блестяще сдавал экзамены, и я прошу его: «Батюшка, помоги мне!» Помощь о.Василия я чувствую, а его фотография стоит у меня на столе.
Один взгляд на эту фотографию удерживал и удерживает меня от многих прегрешений».

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА

17 октября 1988г.
Пришел в монастырь. Преподобие отче наш Амвросие, моли Бога о мне!
17 ноября 1988 г.
Икона Казанской Божией Матери и икона преподобного Амвросия источали миро. Матерь Божия, укрепи нас! Старец снятый, заступись за обитель!
Старец Силуан: «Чем больше любовь, тем больше страданий душе; чем полнее любовь, тем полнее познание; чем горячее любовь, тем пла­менней молитва; чем совершеннее любовь, тем святее жизнь». Любить Бога никакие дела не помешают. Что надо делать, чтобы иметь мир в душе и в теле? Для этого надо любить всех, как самого себя, и каждый час быть готовым к смерти.
19 ноября 1988 г.
Получил известие о гибели о. Рафаила. Он раз­бился 18 ноября на машине, в 60 км от Новгорода.
21 ноября 1988 г. Собор Архистратига Миха­ила и прочих Небесных Сил бесплотных.
Порхов. Отпевание о. Рафаила. С момента по­лучения известия о гибели до литургии, до причащения, была невероятная душевная скорбь. И по­сле причастия - спокойствие души, ощущение мира на сердце.
«Откровенные рассказы странника духовному своему отцу»: «Когда сильный холод прохватит меня, я начну напряженнее говорить молитву, и скоро весь согреюсь. Если голод меня начнет одо­левать, я стану чаще призывать имя Иисуса Хри­ста и забуду, что хотелось есть. Когда сделаюсь болен, начнется ломота в спине и в ногах, стану внимать молитве и боли не слышу. Кто когда ос­корбит меня, я только вспомню, как насладительна Иисусова молитва; тут же оскорбление и серди­тость пройдет и все забуду».
19 декабря 1988 г. Сет. Николая.
Св. Отцы пишут: «...и открывается Словесная природа твари». Все создано было Словом, и чело­веку, который уподобляется Слову, то есть Христу, открывается словесная правда. Святой Амвросий куда бы ни взглянул, что бы ни услышал, везде находил эту словесность, потому он и говорил прит­чами, присказками и рифмами. (Случай с гвоздем в крыльце.) Мир, сотворенный Словом, есть огром­ная книга, книга жизни. Но читать ее может лишь тот, кто смотрит в нее чистым оком и чистым серд­цем. «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для на­ставления в праведности». (2 Тим. 3, 16.) Это ска­зано о Священном Писании, но то же самое можно сказать и о сотворенном мире, ибо и это Писание, и оно начертано великой десницей Святой Троицы.
Непосильные вопросы.
Человек может задать любой вопрос, но ответ он должен получить лишь по своим силам, иначе ответ для него не станет ответом.
Чтобы отвратить от истины, достаточно задать человеку пару непосильных вопросов и доказать, что истина, отвечая на них так-то и так-то, неверна и представить тут же другой ответ - ложный, который будет принят за истину. На самом деле происходит замена непонятной истины понятной ложью. Не человек возводится к пониманию исти­ны (Христос), а истина низводится до греховной природы человека (коммунизм).
Христос, давая ученикам ответы на непосиль­ные вопросы (Когда конец мира? Молитесь и бдите), возводит их через осознание своей немощи (а значит, через смирение) к пониманию истины. А коммунизм сразу дает удовлетворительный от­вет, тем самым ниспровергая истину и укореняя гордость в человеке.
23 декабря 1988 г.
День моего рождения. Вспомнил об этом толь­ко накануне вечером, когда взглянул в церков­ный календарь. А сегодня думал об этой дате раза два или три. По-моему, это первый день рождения за последние несколько лет, когда я не чувствовал уныния и тоски.
Никто здесь не знал, что"у меня день рождения, и никто поэтому не поздравил. Как я благодарен всем за их незнание, за покой, который они даруют моей душе этим незнанием.
Нормальный человек подумает - безумец ты или эгоист, когда рассуждаешь так. Верно, Апостол Павел проповедовал «соблазн для Иудеев и безумство для Еллинов».
24 декабря 1988 г.
Вчера в аварию попал отец наместник. Сотрясение мозга, перелом правой руки в двух местах.
Ехали в монастырь поздно вечером и не заметили машину, стоящую на дороге без габаритных огней.
25 декабря 1988 г.
Грех не в осквернении - это следствие, а в лености, осуждении, гордости, беспечности.
29 декабря 1988 г.
Милосердый Господи! Да будет воля Твоя, хо­тящая всем спастися и в разум истины прийти: спаси и помилуй раба Твоего /имя рек/. Приими сие желание мое, как вопль любви, заповедан ный Тобою.

3 января 1988 г.
Глас 4.
Свято-Введенская обитель/ Оптина пустынь достоблаженная/ присно уповающая на милость Богоматери/; и на брегах реки текущей в живот вечный/, взрастила чудное древо старчества/ и уподобилася еси граду сошедшему с небес/ идеже Бог обитает с человеки, / отымая от очей их всякую слезу./ Темже возликуем братие,/ Христа Царя и Бога нашего воспоим/ и Влады­чицу мира Пречистую Деву восславим, яко дарова нам пристанище во спасение/ и наставни­ков - отцев преподобных.
31 января 1988 г.
Павел художник просил записать: когда пи­сали икону Спасителя, на о. Ипатия и Татьяну (тоже художница) с потолка упал огромный кусок штукатурки (потом собрали - оказалось 2 ведра). Потолок (снаружи по крайней мере) был чист и не требовал ремонта. Икона и о. Ипатий не постра­дали, только Татьяна на память об этом дне носит небольшой синяк под глазом.
27 февраля 1989г.
И нет ничего без ущерба,
Все тень от небесных красот
Все ждет воскресенья из мертвых
Христа-утешителя ждет.
16 марта 1989 г.
В рясофор облекли двух братьев. Александр наречен Даниилом, Сергий - Александром в честь святого Даниила Московского и святого Алек­сандра Невского. Помоги им, Господи!
20 марта 1989 г.*
(*20 марта паломник-трудник Игорь начал писать в дневнике то, что было издано потом без ведома Оптиной пустыни под названием «Покаянный канон иеромонаха Василия». Неизвестными лицами была произведена правка текста, искажающая его смысл и духовный облик автора. Например, в тексте: «Вем, Господи, вем, яко биеши всякого сына, егоже приемлеши, обаче не имам силы слезы сдержати, егда зрю наказуемых чад Твоих». Правка: «…но ропщу, егда зрю наказуемых чад твоих». Подлинный текст стихир Покаянного канона публикуется впервые.)

Колико одежду раздеру на себе окаянный и покоя душейного достигну? колико пепла воз­ложу на главу срамную свою и не иму помышле­ний лютых? в кое вретище облекусь и не узрю беззаконий своих? всуе мятуся, всуе замыш­ляю покаяние. Но Ты, Владыко, глаголивый: без Мене не можете творити ничесоже, пройди во уды моя Словом Своим, рассеки каменную утробу мою и изведи источники слез покаянных.

Откуду прииму слезы, аще не от Тебе, Боже? Камо гряду в день печали, аще не во храм Твой, Владыко? Идеже обрящу утешение, аще не в словесех Твоих, Святый? Не отрини мене, Гос­поди, и ныне помяни мя.

Яко Савл неистовствую на Тя, Боже, ревно­стно гоню благодать Твою от себя, но ты Сам, Владыко, явись сердцу моему и ослепи оное светом любви Твоей и аз, окаянный, возглашу: Что сотворю, Господи?

К Тебе иду, Господи, и утаити замышляю, яко Анания и Сапфира, часть души своей на дела по­сты дныя; призри на немощь мою и испепели тай­ное мое и Сам яви мя неосужденна пред Тобою.

Отче, восстави мя - аз пред грехом колено-преклоненен предстою; Сыне, изведи мя от места студного моего жития; Святый, освяти ночь стран­ствия моего; Троице Непостижимая, да достигну Тебя безудержным покаянием.

К Тебе гряду, Отче, и утаити замышляю, яко Анания и Сапфира, часть души своей на дела по-стыдныя; Тебе, Владыко, вручаю житие мое, но обаче тайную надежду полагаю в крепости своей; восстаю утренюю Тебе славить, Святый, и сокры-ваюсь лукаво словес Твоих; призри на немощь мою, Господи, и очисти тайное мое и Сам яви мя неосужденна пред Собою.

Ничесоже не приемлет душа моя в утешение: аще окрестъ воззрю - лицемерный и лукавый приближаются ко мне, аще ночь покрыет мя, не­честие сердца моего поразит мя, отовсюду печаль и поношение, несть мне прибежища;единтокмо плач - утверждение и упокоение мое.

Обличил мя, Господи, и преклонен есмь пред Тобою; покрышася очи мои власами главы моея, Да не узрит и ночь слез моих, токмо Тебе, Боже, - печаль моя; не остави мене, смятеннаго, посети и спаси мя.

Не голодом голодна душа моя, не жаждою жаждет сердце мое; но о глаголах Божиих стражду, но о истине Твоей алчу, Христе, призри на немощь мою и подаждь манну словес Твоих.
Тебе, Владыко, приношу житие мое и тайную надежду полагаю в крепости своей; славу Тебе воссылаю и сокрыть тщуся часть некую лукав­ства своего; Господи, не презри сердечного пока­яния моего и помилуй мя.
21 марта 1989 г.
«Надо себя не жалеть для Церкви, а не Цер­ковью жертвовать ради себя...» Митр. Вениамин (Казанский). Из предсмертного письма.(1874 - 1922 г.)
1916 г. - 360.000 священнослужителей, 4 ду­ховных академии, 58 семинарий, 1.250 монасты­рей, 55.173 православных церквей, 25.000 часовен, 4.200 костелов, 25.000 мечетей, 6.000 синагог.
1919 г. - 40.000 священнослужителей.
1980 г. - 7.500 церквей, 16 монастырей, 3 семи­нарии, 2 духовные академии.
24 марта 1989 г.
Внегда искренний мой поношаху мя, к Тебе, Боже, душа моя; аще убо и душа моя обетшает, уста призовут Владыку моего; но камо, Господи, пойду, аще речеши: Не вем тя? - земля не по-крыет мя, небо не приимет мя; не отрине мене, Боже, от лица Твоего.

Твоя от Твоих приношу Ти, Спасе, и вели-чаюся; тщуся, яко Симон волхв, Духа Святаго получити за мзду молитв и дел своих; прости мя, Господи, и не помяни нечестия моего.
26 марта 1989 г.
Уста исповедуют Тя, Боже, тело уготовляет­ся на подвиги и страдания; душа же безмолвствует и готовит час отречения моего; Господи, сокру­ши жестокое сердце мое и от сна нечувствия восстави мя.
От уныния - 101 псалом, 36, 90.
При кознях человеческих - 3,53,58,142 псалом.
Аще оставлю Тебе, Боже, Ты не остави мене до конца, потерпи безумство и беззаконие мое; покрый срамоту и нечестие мое; егда же в день печали призову Тя, прости мя и не помяни непо­стоянства и двоедушия моего.
28 марта 1989 г.
... Правильная нравственность не может про­цветать на неправильном догмате.
... изречения Отцов наших мы употребляем сообразно с лукавою волею нашей и к погибели душ наших. Проповедник Дорофей.

* * *
Старая надпись на памятнике И. В. Киреев­ского: «Премудрость возлюбих и поисках от юности моея. Познав же, яко не инако дерзну, аще не Господь даст, приидох ко Господу».

* * *
«Узрят кончину премудраго и не уразумеют, что уготова о нем Господь». С.Четвериков.

29 марта 1989 г.
Послушанием истине через Духа, очистивши души ваши к нелицемерному братолюбию, посто­янно любите друг друга от чистого сердца...
1 Петр. (1,22)
1 апреля 1989 г.
«Святыня под спудом». С. Нилу с.
Умер в первом часу ночи 14 января 1817 г.
игумен Авраамий.
«Духовное завещание»
...отнележе бо приях снятый иноческий образ и постригохся в Московской епархии, в Николаевском Пешношском монастыре в тридесять тре­тье лето возраста моего и обещах Богови нищету изволенную имети, от того времени даже до при­ближения моего ко гробу не стяжах имения и мшелоимства, кроме книг и сорочек с карманными платками. Не собирах злата и сребра, не изволих имети излишних одежд, ни каких-либо вещей, кроме самых нужных и то для служения: две ряски - теплая и холодная и один подрясник; но нестя­жание и нищету иноческую духом и самим делом по возможности моей соблюсти тщахся, не пекийся о себе, но возлагаяся на Промысл Божий, иже никогдаже мя остави. Входящие же в руце мои от благодетелей святыя обители сея подаяния и тыя истощевах на монастырские нужды для братии и на разные постройки; также иждевах на нужды нуждных, идеже Бог повеле.
6 апреля 1989 г.
Пострижены в рясофор послушники Вячеслав и Михаил и наречены Михаилом и Гавриилом.
7 апреля 1989 г. Благовещение.
Служил митрополит Владимир, Ростовский и Новочеркасский, упр. делами Московской Патриархии.
13 апреля 1989 г.
Возвеличенного величием в Господе, яко умилостивше от злых чадца Твои, достойная воздаем Ти, святый Отче; но яко имеяй милосердие пречудное от грядущих нас бед свободи да зовем Ти: Радуйся, преподобие Амвросие, щедрый наследниче любви Христовой.
14 апреля 1989 г
Пострижен в рясофор послушник Георгий. Наречено имя Сергий.
15 апреля 1989 г. Похвала Богородице.
О, всеславный отче Амвросие, стяжавший все­ми дарами дориносима Духа Святаго! Нынешнее приемши приношение, от грядущих зол соблюди чад Твоих и на страшнем судищи заступи да с тобою воспоим: Аллилуйя.
17 апреля 1989 г.
Вывешено распоряжение отца наместника о принятии в послушники 10 рабочих. Среди них мое имя.
18 апреля 1989 г.
Отец наместник благословил переселиться из скита в монастырь. Сегодня я и иеродиакон Вла­димир переехали в братский корпус. Батюшка Амвросий, не остави нас!
23 апреля 1989 г. Вход Господень в Иерусалим.
Днесь собора преподобных прославление и святаго воинства российскаго величание, земле плод нетления приносит, небо десницы благодати простирает, людие же зряще сие сретение ужаса­ются, недоумевают и Бога славят: Великий в советех, Господи, слава Тебе.
Ныне полнота славы оптинской, ныне торже­ство и радость совершенная, старцы Божий из гробов чинно исходят и от сынов своих принима­ют хвалу, велие братство Богом созиждется, яко есть Господь и Бог не мертвых, но живых, и Ему, Отцу и Царю нашему, едиными устами, братие, возопием: Жизнодавче Христе Боже наш, слава Тебе.
Днесь милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастеся: истина от земли воссия и прав­да с небесе приниче, Господь даде благость Свою и земле оптинская даде плод свой, торжествуй Русь святая и веселися.
Днесь радость и печаль воинствуют и радость победу торжествует, земля безгласно разверзает­ся, небо милостиво отворяется, лики небесные сиянием нисходят, людие духом возвышаются; все­ленная воскресение предъизображает и велиим гласом вопиет: Благословен грядый во имя Господне.
Рим. (14, 7-9). Готовая стихира.
Велия благочестия тайна: земля отдает небу предлежащее, сыны приемлют отцов нетленными, святость воочию зрится и руками осязается; утвердитеся православнии, невернии покайтеся, пришед бо свидетельство последнее да веруют вси в живот вечный.
Воды вспять возвратитеся и глаголы утекшие принесите; цветы и травы ороситеся и слезы зем­ю напитавшие источите, возблистайте красотою прах и пепел [развалины созиждитесь] и теплоту древнюю осязать сподобите; древа восклонитеся, труды и печали сокрытые явите; вся бо узрим и ужаснемся, вся бо уведем и устыдимся; молим вас, отцы преподобнии, сынов недостойных не отвергните.

* * *
Монашество – бескровное мученичество.
Мука не есть лишение себя утех семейной жиз­ни, сладкой пищи, телесного комфорта и других жи­тейских развлечений и утешений. Это только путь к муке, а в пути иногда бывают радости и приятные встречи, путь есть ощущение собственной силы и удовлетворение от преодолеваемых препятствий. Соб­ственно же мука - это предстояние пред лицем собственной беспомощности и непрестанное лицез­рение своего пленения силою страстей. Это состоя­ние сравнимо с положением человека, терпящего истязание от взявших его в плен и предчувствующего свою гибель.
Монах добровольно подставляет грудь мечу Слова Божиего и Тот проникает до разделения души и духа, обнажает и будит помышления сердечные. Это все совершается духовно так же реально и болезненно и мучительно, как и телесно.

* * *
Почему существует истина, а люди не могут поверить ей, не могут приобщиться ее силе?
Людям затруднено проникновение в смысл слова, затруднено приобщение к силе слова и тем самым затруднено познание истины - только действием греха. Это следствие падения, преступления запове­ди Божией. Адам не послушал Слова, т. е. отвергся сам от понимания смысла, как бы разделился с ним, и мгновенно образовавшийся промежуток заполнил грех. Впрочем, сам этот промежуток, сама эта пустота и есть грех, искажение. Как бы некая измена закры­вает нам теперь истину и смысл слов.
Вот почему трудно различать слова в их пол­ной силе и в их истинном смысле. Так же трудно различать предметы в сумерках.
Путь восстановления возможности слушания Слова и Его постижения и приобщения к Не­му - вот суть наших трудов.
29 апреля 1989 г. Страстная суббота.
Восемь человек послушников облачили в под­рясники. Среди них сподобился и я пребывати и вкусити страха Божия, своего недостоинства и великой милости Господней.
30 апреля 1989 г. Пасха,
Милость Божия дается даром, но мы должны принести Господу все, что имеем.
9 мая 1989 г.
Почему Евангелие трудно читать?
Господь отвечает не на вопрошение уст, а на сокрытые помыслы сердца. В них вся суть, они - причина, а вопрос - следствие. То есть, устроение сердца важнее произносимых слов, важнее логи­ческой стройности речи.
13 мая 1989 г. Сет. Игнатия Брянчанинова. Молиться святителю о даровании слез и по­каяния.
14 мая 1989 г. Прп. Пафнутия Боровского.
После литургии крестный ход на кладезь пре­подобного Пафнутия. Повторение Пасхальной ра­дости.
(Воды вспять возвратитеся и о временах утекших нам поведайте; земле утреняя оросися, слезы иноческие показуя...)
Ныне славу ликующе воспеваем; святые ико­ны лобызаем умиленно; лампады елеем наполня­ем, свечи и паникадила радостно возжигаем; хо­ругви износим и шествие торжественное совер­шаем; се ныне пир дети уготовляют отцам препо­добным и слезно их молят: приидите и посетите недостойных чад своих.
О, созвездие небосвода иноческого; о, див­ная стая орлиная; многосвещное паникадило хра­ма Богородицы; истинная гроздь винограда Хрис­това - тако речем вам, отцы преподобные, тако именуем и славим Собор Оптинских святых.
22 мая 1989 г.
Радуйся, преподобие отче наш Амвросие, пат­риарше старцев Оптинских.
25 мая 1989 г.
Распоряжением отца наместника с иеродиако­на N. сняты клобук и мантия за дерзостное (немо­нашеское) поведение в трапезной. А вчера был вывешен список участвующих в братской трапезе. Гости и др. с благословения отца наместника или благочинного.
Воды вспять возвратитеся и о временах утек­ших возвестите; земли утренние ороситеся, сле­зы впитанные нам показуя; древа восклонитеся, труды и печали сокрытые являя; воскресните прах и камни, красоту древнюю зрети сподобляя; вся бо узрим и ужаснемся, вся бо уведем и устыдим­ся; молим Вас, отцы преподобные, не отвергните сынов недостойных, память вашу посильно со­вершающих.
Стыжуся просити, окаянный, не имам словес к Тебе, Господи, токмо руце простираю и сердце, и яко нищий, всеми отверженный и презренный, милости прошу и пропитания скудного [и проще­ния подаяние].
Ищу Тебе, Господи, и не обретаю; яко сле­пец ищу Тебе и поводыря не имам; тьма спелена­ла мя и отчаяние объяло мя; при дороге сижу и ожидаю внегда мимоидеши и услышиши стена­ния мои.
Слышу заповедь Твою: стучите и отверзется вам, но скорбь, Господи, одолела мя, связала руце мои и нозе мои, лишила мужества душу мою; при дверех сижу немощен со плачем безмолвным: отверзи, Господи, и призри на мя, яко на расслабленнаго иногда.
31 мая 1989 г.
Словом верности кляхся Тебе Господи и при первом страхе не понесох и отвержеся Тебе; видяще же Тя на поругание ведома и обращася, зряща мене, поминаю, студный, клятвы своя, гряду вон и плачуся горько.
И плачевный Иуда любляше Иисуса, обаче корысти ради; аз же, немощный, таяжде творю, силы Божественной любви не приемлю, изнемогаю от нощи тщеславия своего; спаси мя, Господи, да не впаду в бездну предательства и погибели вечной.
Дары исцелений от Бога прияша и людям исто­чая, славою обогатился еси Иуда; приношения со­держа и милостыню подавая, благодарениями ус­лаждался еси; и аз же, треокаянный, тщеславия богатство скопив, страшуся единожды Бога преда-ти; спаси мя, Господи, да воздам Тебе Единому славу и благодарение.
1 июня 1989 г,
Вем, Господи, вем, яко биеши всякаго сына его же приемлеши, обаче не имам силы слезы сдержати, егда зрю наказуемых чад Твоих, про­сти, Господи, и терпение с благодарением даруй.
Разумом постигаю, яко венцы и славу гото-виши плачущим и уничиженным, обаче душа моя грядущим воздаянием и наградами не утешает­ся, скорбь обьемлет мя, егда зрю поношения на искренняя моя; помилуй мя, Господи, и моли-тися научи за враги неоскудевающия.
3 июня 1989 г.
Покаяние делает наше дело поистине добрым делом.
Егда в неумении пребываю, зависть злобно тер­зает мя, егда же навык обретаю, гор достаю обуреваюся неудержимо; Господи, грех алчный гонит мя, душа моя не ведает покоя, приими немощи моя и сокрушение мое, иных даров и жертв, Владыко, не имам.
18 июня 1989 г. День Св. Троицы. День Ангела.
Отец наместник благословил огромную прос­фору и поздравил меня и послушника И. П. с днем Ангела. В конце чина панагии в храме о. Влади­мир многолетствовал нам и братия подходили с поздравлениями.
Господи, дай память о благоволении Твоем и нам, грешным, дабы не роптали в день печали, а про­ливали слезы покаяния.
4 июля 1989г.
Приезжала мама с тетей Ниной. Причащались. Но не все спокойно. Слезы, упреки, уговоры ехать домой. Тесно мне отовсюду! Укрепи, Господи, серд­це мое смятенное и изнемогающее. Отцы Оптинские, старцы святые, помогите мне! Матерь Божия, утешь скорбную душу мою.
7 июля 1989 г. Рождество Иоанна Предтечи.
Служил о. Климент, архиепископ Серпуховской. Хиротония во диакона инока Михаила.
Причащался. Одно утешение мне осталось - Чаша Святая.

«ПРИЕЗЖАЛА МАМА...»

Дополним дневник рассказом о событиях, сто­явших за словами: «Приезжала мама... Слезы, уп­реки, уговоры ехать домой». Но прежде чем расска­зать о долгом и трудном пути к Богу матери отца Василия Анны Михайловны Росляковой, напомним слова апостола Павла: «А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безу­мие». (1 Кор. 1, 23.) Мать была не против, когда сын стал ходить в церковь. Но посты и монастырь - это уже «безумие»! Мать хотела счастья для сына, а вера возводила его на крест. И такая вера устрашала ее.
Анна Михайловна вспоминает: «Сын Великим постом постится, а я нажарю себе яичницы и посмеиваюсь над ним. Конечно, я знала, что Игорь готовится к монашеству, но и секунды не воспри­нимала это всерьез. И вдруг сын опустился пе­редо мной на колени - и слезы в глазах: «Мама, благослови меня в монастырь». И тут я в ужасе закричала про Бога такое, что сын сразу в дверь и бежать. Только слышу, как застучал каблуками по лестнице. До сих пор в ушах каблуки стучат...».
После ухода Игоря в монастырь мать исходила в слезах и до дня убийства жила надеждой - сын вернется домой.
Рассказывает тетя о. Василия Нина Андре­евна Трифонова: «Когда Игорь ушел в монас­тырь, Анна Михайловна день и ночь плакала. Да и как тут слезы сдержать? Сын был един­ственный, послушный, заботливый. Из-за гра­ницы всегда везет подарки для матери, а из Сухуми, помню, розы привез. Холода стояли, цветов нигде не было, а розы были такие красивые, что его спрашивали: «Игорь, девушке розы везешь?» А он: «Маме».
Анна Михайловна об одном думала: как вер­нуть сына домой. И говорит мне однажды: «По­едем в Оптину и привезем Игорька домой». Ку­пили мы батон колбасы, гостинцев и приехали в Оптину без нательных крестов. А Игорь сразу наотрез: «Нет, мама, домой я никогда не вернусь». И стал нам про старца Амвросия рассказывать - уж больно он батюшку Амвросия любил! Мать в слезы: «Кто такой твой Амвросий, что ты на него мать променял?» Мы ведь тогда неверую­щие были, и нам было дико, что он ставит Госпо­да и Его святых выше родни. Ну, думаем, совсем обезумел и надо его срочно отсюда забирать. Бегаем за Игорем с колбасой по всему монасты­рю, а он уже умоляет нас: «Ди не воняйте вы тут колбасой. Идите лучше в храм».
Делать нечего - пошли в храм и, посовес­тившись, надели кресты. А в церкви нашло на нас умиление - и так захотелось исповедаться и причаститься. По великой милости Божией мы с Анной Михайловной причастились в тот день. А ночью шла машина в Москву, и Игорь
отправил нас с нею домой. Тяжело ему было с нами. Лишь теперь понимаю, как тяжело. Сей­час мне самой бывает обидно, если кто Бога не чтит и не ходит в храм. А как вспомню, что мы сами недавно творили, то понимаю - нельзя никого осуждать. Для меня живой пример - наш о. Василий. Он нам веры силком никогда не навязывал и неверием не попрекал. Он лишь мо­лился за нас Господу и на помощь Его уповал. Что мы можем сами? А Господь все может».
Мать, как нитка за иголкой, тянулась за сыном. Приезжая в Оптину пустынь, она не шелохнув­шись выстаивала долгие монастырские службы. А выйдя из храма, говорила задумчиво: «Не пони­маю, как люди веруют. Почему-то я не чувствую в душе ничего».
«Даждьми, сыне, твое сердце», - говорит Господь. А сердце матери принадлежало сыну. «Какой ужас, - говорила она тете Нине, вернувшись из Оптиной, - о. Василий совсем исхудал. Глаза ввалились, сапоги разбитые и телогрейка в известке на нем. Даже улыбаться уже стесняется - видно, зубы испортил в монастыре».
Преподобный Исаак Сирии писал в наставле­нии монашествующим: «Если вынужден засмеяться, не выставляй наружу зубов». И этой мона­шеской традиции православная Русь обязана тем, что здесь не привилась «голливудская улыбка», а «скалозубами» на Руси называли известно кого.
Мать чутко подмечала перемены в сыне и не понимала их смысла, ревниво вспоминая преж­него Игоря: белозубая улыбка, элегантность в одежде и портреты в газетах с кубком в руках. Почему все рухнуло в одночасье и сын ее теперь нищий монах?
Анна Михайловна теперь держала посты и ка­залось бы воцерковилась. Но все в ней бунтовало против того «безумия» веры, когда по заповеди, например, нельзя осуждать. Был случай - сердо­больная Анна Михайловна подала милостыню ни­щему, а тот купил вина. Уж как она тогда клеймила пьяниц, а о. Василий сказал: «Мама, лучше не пода­вай, но не осуждай». - «Это таких-то не осуждать?!»
Нина Андреевна вспоминает другой случай. У нее был день рождения. Знакомые позвонили поздравить и очень удивились, узнав, что ни мать, ни тетя даже не подозревают, что о. Василий уже месяц служит на подворье в Москве. «Отец Васи­лий, - пеняла потом мать, - я специально узнавала: другие батюшки ночуют дома, и ездят в отпуск к родным, а ты с подворья даже не позвонил домой».
Игумен Феофилакт, настоятель Оптинского подворья в Москве, уточняет: «У о. Василия было много друзей и родни в Москве, но я не благосло­вил его кому-то звонить. Да и сам он уклонялся от общения с миром. Он был истинный монах, и даже в Москве жил будто в затворе, зная одну дорогу: келья и храм».
Рассказывает Нина Андреевна: «Когда в день рождения мы с Анной Михайловной узнали, что о. Василий служит в Москве, то спозаранку по­бежали в храм. Отец Василий вышел исповедо­вать, а я сразу к нему. «Ну, Нина, - говорит, - какие у тебя теперь грешки?» Исповедала я все свое плохое без утайки, а потом прошу: «Батюшка, болею я сильно и уж так причаститься хочу!» Отец Василий благословил меня причаститься, и Анна Михайловна ругала его потом: «Батюшка, она же не говела и не готовилась, а ты такой грех на себя взял!» А о. Василий ей объясняет:
«Мама, посмотри, какая Нина больная. Вдруг пой­дет отсюда и умрет? А потом Господь с меня спросит: человек к тебе приходил, а ты так не­милостиво с ним поступил. Нет, не могу я такой грех на себя взять».
Потом я другому батюшке на исповеди пока­ялась, что ела скоромное, не готовясь к Прича­стию, а о. Василий меня допустил. «Это Господь вас допустил до Причастия», - ответил свя­щенник. И стала я православные книги покупать и читать. А до этого ничегошеньки не понимала! Только батюшку Василия любила сильно и по Причастию умирала как голодная».
Анна Михайловна уже соглашалась - пусть ее сын будет священником, но пускай он дома жи­вет. А там, глядишь, женится, пойдут дети, а она бы растила внучат. И мать придумала план, как это осуществить. Приехала в Оптину и сказала: «Отец Василий, срочно едем домой - в Москве участки под дачи дают. Вот построишь мне дачу, а тогда как хочешь - хоть опять иди в монастырь». А отец Василий сказал, улыбаясь: «Мама, мы с тобой дачу будем строить в Царствии Небесном. Лучшего места, поверь, нет».
А в Царство Небесное она не верила. Мать жила земным, своей любовью к сыну и, страдая, видела, как он восходит на крест. И сердце матери кричало: «Сойди с креста!»
А потом наступила та Пасха, когда в дверь по­звонили иеромонахи из Оптиной. Они еще молча стояли у порога, а мать без слов все поняла - сына нет на земле, но это неправда. Сын, она чувствовала, живой.
Он был для нее настолько живым, что Анна Михайловна проводила потом дни и месяцы у могилки сына, разговаривая с ним. «Отец Василий, - пеняла она ему, как при жизни, - ты зачем ушел в монастырь? А ты о матери старой поду­мал? Вот получишь пенсию и считаешь - за свет, за квартиру, а на жизнь остается только хлеба ку­пить и молока. Одной верою, батюшка, сыт не бу­дешь, и я твоей веры никак не пойму».
Анну Михайловну утешали, как умели, расска­зывая о чудотворениях на могилке о. Василия. Мать не верила: «Нашли чудотворца! Ну, выдумки! Да если бы о. Василий был чудотворец, то он бы мате­ри прежде помог». Это был труднический путь к вере - Анна Михайловна подолгу жила в монасты­ре, ходила на все службы и, уставая порой за день до изнеможения, неизменно вычитывала на ночь долгое правило. Подвизалась она не в пример мно­гим, но была тем «Фомой неверующим», которому надо все «ощупать» и проверить на личном опыте.
Однажды летом был очень жаркий день. Анна Михайловна, уже долго гостившая в монастыре, благословилась ехать домой. Проблем с транспор­том, казалось, не было - в Москву в тот день уезжало с десяток машин. Анна Михайловна из­нервничалась, бросаясь к каждой машине, но везде отвечали: «Мест нет». Все московские машины уехали. А Анна Михайловна сидела на солнцепеке с вещами и говорила устало: «Ну, какой из отца Василия чудотворец? Сегодня пришла к нему на могилку и говорю: «Вот приехала я, батюшка, к твоему Амвросию, а веры во мне по-прежнему нет». Только разогнулась от могилки, а он мне бабах кре­стом по голове. Вон какую шишку мамке набил». - «Анна Михайловна, - пробовали ее убеждать, - да ведь о. Василий всем с транспортом помогает. Ты сходи на могилку и сама попроси». – «Схожу,- сказала мать, вскипая слезами, - и всю правду в глаза чудотворцу скажу!»
Анна Михайловна стояла у могилки сына и возмущенно жестикулировала, когда к монастырю подъехала роскошная машина, источая прохладу кондиционеров. Оказывается, один паломник не захотел никому уступить чести везти мать новомученика, но прежде съездил в город за подарками для нее. Машина быстро домчала ее до дома. А там уже подхватывали мать другие машины и везли в Дивеево, на Валаам, в Киев, в Печоры. В монастыре беспокоились: куда пропала Анна Михайловна? Звонили, но безуспешно. И наконец, Анна Михай­ловна ответила: «В Иерусалиме была. Все, кладу трубку и еду в Оптину». Привычка экономить каждую копейку, особенно чужую, была в ней все же неистребимой.
А потом уже в Оптиной у могилки о. Василия Анна Михайловна собрала всех желавших послушать о своем паломничестве и сказала перекре­стившись: «Верую, отец Василий, теперь верую! Я же в Иерусалиме на Голгофе была. Прости меня, батюшка, что раньше не верила, а твоими молитва­ми увидела свет. А теперь расскажу по порядку...» Анна Михайловна вела ту обыкновенную для само­отверженной женщины жизнь, когда она даже не помышляла о путешествиях и совестилась истра­тить хоть что-то на себя. А теперь сын показывал ей Божий мир, и она дивилась величию его, рассказы­вая: «В Иерусалим мы, батюшка, плыли морями. И было море синее-синее, а вода в Иордане зеленая».
Не обошлось и без финансового отчета, огор­чившего друзей о. Василия - Анна Михайловна, как всегда, сэкономила и привезла из Иерусалима день­га обратно. «Ольга мне двести долларов на фрукты Дала, - отчитывалась она о поездке у могилы сына, - а зачем мне, батюшка, фрукты? Я лишь Царствия Небесного хочу. Господи, сколько же я нагрешила! Помяни, мя, Господи, во Царствии Твоем».
С Иерусалимской Голгофы для рабы Божией Анны начался уже иной путь. 16 декабря 1999 года она приняла монашеский постриг с именем Василиссы.

СНОВА ДНЕВНИК

9 июля 1989 г.
Постриг в мантию иеродиакона Даниила и иеро­диакона Александра.
16 июля 1989 г.
В Оптину из села Холмищи перенесены мощи иеросхимонаха Нектария. Часов около восьми вече­ра (я был дежурным в тот день у ворот) мы встре­тили честные останки о. Нектария, переложили их в гроб, перенесли в храм. Была отслужена вели­кая панихида, мощи обнесли вокруг храма. Я по грехам и по лености к стяжанию благодати не был на службе, не присутствовал при обретении мощей, не участвовал в перенесении их в храм. Смотрел на все издали и сокрушался о недостоин­стве своем. Вечер был необыкновенный. Прозрач­ный, тихий, лучезарный. В душе появилось ощуще­ние об Оптиной такой, какой она была раньше при старцах. Святость наполнила воздух. Было видно, как она держит силою своею мир и вся яже в нем.
В храме пели «вечную память», и у ворот, где я дежурил, было слышно. Немеет душа от скудо­сти своей, от того, что очи зрят великое, а душа не может его вместить. Благодать затворяет уста, упо­коевает сердце, умиротворяет душу.
Читали ночью Евангелие перед гробом о. Нек­тария. Отче Нектарие, моли Бога о нас!

* * *
«... для всякого, кто хочет идти вперед и стано­виться лучше, необходимо частое, сколько можно, посещение Божественной литургии и вниматель­ное слушание: она нечувствительно строит и сози­дает человека. И если общество еще не совершенно распалось, если люди не дышат полною непримири­мою ненавистью между собой, то сокровенная причи­на тому есть Божественная литургия, напоминаю­щая человеку о святой небесной любви к брату».
Н.В. Гоголь.



18 июля 1989 г.
Лик луны был светел и лучист,
В монастырь пришел ночной покой.
Вдруг какой-то местный гармонист
Надавил на клавиши рукой.
Встал я посреди тропы пустой;?
И глаза мне слезы обожгли.
Боже, как похож на голос Твой'''
Этот одинокий зов любви.

24 июля 1989 г.
Восста из мертвых земле Оптинская, яко иногда Лазарь четверодневный; прииде Господь по мольбам Отцев преподобных на место погребения ея и рече ей: Гряди вон; восста пустыня и на служение исшед пеленами обвита, ликом вос­кресным проповедь совершая, неверных обращая, ожесточенных умиряя, всех воздвизая вопити велиим гласом: Господи, слава Тебе.
Видя Господь Матерь Свою, яко вдовицу плачущу об обители умершей, милосердова о ней и рече ей: не плачи. И приступль коснуся врат монастырских; восста пустынь и начат глаголати и даде ея Матери Своей. Страх же объят вся и славяху Бога глаголюще: яко посети Бог людей своих ради печали Матерней.
Се собор преподобных пришед, паде при ногу Иисусове и моляше Его много о пустыни Оптинской глаголя: яко дщи наша ныне умре, да пришед возложит на ню руце и оживет. Не умре бо земле, но спит, - глаголет пришедый Господь; и изгнан бысть из нея народ молвящ, восста обитель по глаголу Божию и возвратися дух ея и изыде весть сея по всей земле российстей.

* * *

О покаянии

Кому уподоблю себя, желающего одолеть свою гордость? Уподоблю себя человеку, пытающемуся руками низвергнуть гору. Все познания свои упот­ребляю, все силы полагаю. Вижу, что неисполнимо желание - гора стоит непоколебимо - все же не оставляю труда своего. Вижу тщетность усилий своих, плачу о беспомощности своей, сетую о неисполнимости замысла. Уныние омрачает ум мой, леность сковывает тело, безнадежность ущемля­ет сердце. «К чему это все, - говорят мне, - труд твой никому не нужен». - «Нужен, сквозь слезы отве­чаю я, - нужен, ведь Сам Бог мне помогает в нем».

* * *
Порою, когда стою в храме, душу охватывает ощущение присутствия Божия. Тогда уже не ико­ны окружают меня, но сами святые. Сошедшиеся на службу, они наполнили храм и отовсюду ис­пытующе глядят па меня. Незачем отводить глаза от их ликов, прятаться в темном уголке церкви, - угодники Божий смотрят не на лицо мое, а только на сердце, - а куда спрятаться сердцу моему? Так и стою я в рубище беспомощности и недостоин­ства своего пред их всевидящими очами.
Скверные мысли мои, страшась святых взоров, куда-то скрываются и перестают терзать меня. Серд­це, воспламеняясь чувством собственной порочнос­ти, разгорается огнем сокрушения, тело как бы цепе­неет, и я во всем существе своем, в самых кончиках пальцев, начинаю ощущать свое недостоинство и неправду.

* * *
Взгляды святых обладают непостижимым все­ведением. Для них нет в душе моей ничего тайного, все доступно им, все открыто. Как неуютно стано­вится от мысли, что кому-то о тебе все известно; как страшно сознавать, что некуда спрятать себя, что даже тело не может утаить сокровенных мыс­лей и чувств. Это сознание лишает душу беспеч­ного равновесия: нечестие и пороки перевешива­ют собственные оправдания, и непонятная тяжесть наваливается на сердце. Как бы от внезапной боли и тревоги просыпается душа и осознает, что не мо­жет помочь сама себе и никто из людей не в силах помочь ей. Криком новорожденного она вскрики­вает: Господи, помилуй, не оставь меня. Все забыто, все исчезло, осталась только просьба, мольба всего существа: души, ума, сердца, тела. «Господи, прости и помилуй». Немеет ум мой, сердце сжимается, а глаза робко наполняются слезами покаяния.

* * *
Почему одни и те же слова, которые вчера оставались незамеченными, сегодня потрясают меня своим величием и мудростью, так что их хочется навсегда удержать в душе и знать наизусть? Не­постоянство моего сердца этому причина. Вчера оно было ледяным, потому все изящное и строгое восхищало его, сегодня оно подобно тающему снегу, который радуется свету и теплоте. Что же про­исходит в глубинах сердца моего, куда не проникает ни зрение мое, ни ум мой? Там подобно солнцу, с его восходами и закатами, рождается и умирает покаяние.
29 июля 1989 г.
Раздраша ризу Спасову беззаконные/ и смеяхуся нам [возвратиша] принесоша/, мы же во вретище сие облекшися, слезами омыем его/ и покаянием его убелим.
Богородице чудная,/ пречудный наш Спасе, ликует сердце Вас именуя,/ очи слезы источа­ют/ зря на лики Ваша/ не оставите своя, о Владыко со Владычицею/ иже от века не имамы иныя сердцами нашими повелевающий.
10 августа 1989 г.
Радуйся, земле Оптинская,/ Заиорданье рос­сийское!/ Ангелом место возлюбленное, / чело­веком страна святая./ Дивны красоты твоя/ велия слава твоя/ бездны обетования твои./ Кра­суйся, благословенная, и ликуй, яко Господь Бог с тобою.
Не умолчим ныне истины православия, Хрис­том Богом до века утвержденныя, собором свя­тых наших просиявшия, и доселе во избранных сохраншейся. Непоколебимо основание ея, до облак величествия ея, несть бо под небесем веры иной, о ней же подобает спастися нам.
Ныне сретение велие празднуем, залог вос­кресения грядущаго торжествуем, ныне слезы мирствуют с радостию, покаяние в объятиях с милостию, днесь нечестие к стопам праведности при­падает, ложь истину о милосердии молит, дети главы смиренно преклоняют, отцы длани милос­тиво простирают. Торжествуй вера православ­ная, в ней единей всем примирение.
12 августа 1989 г.
Приидите братие, ибо время приспе/ созиж-дем гробы пророческия/ украсим раки праведных и возглаголем:/ о, отцы святии/ аще быхом во дни ваша/ не быхом убо общницы в распятии вашем/ се бо и мы смерти ужасаемся/, но о Гос­поде тако глаголати дерзаем:/ Боже отец наших, слава Тебе.
Преподобным подвигом прославися обитель достоблаженная/ Творцу своему уподобилася еси; /рождение безвестное восприявше/ крестное служение свершила еси/ поношения и муки претерпевше/ смерти крестныя удостоилася еси; воскресением чудным прославися/ темже торжество велие заповеда творити нам/, в досточудное свое прославление.

* * *
Мытарства
1. Согрешения в слове: празднословие, сквер­нословие, насмешки, кощунства и т. д.
2. Мытарство лжи. Клятвопреступления, призывание имени Божия всуе.
3. Мытарство клеветы. Осуждение, уничиже­ние, ругательство, насмешки над другими, оклеветание.
4. Мытарство чревоугодия. Все роды угожде­ния чреву.
5. Мытарство лености.
6. Мытарство воровства.
7. Мытарство сребролюбия и скупости.
8. Мытарство лихвы.
9. Мытарство неправды.
10. Мытарство зависти.
11. Мытарство гордости.
12. Мытарство гнева и ярости.
13. Мытарство памятозлобия.
14. Мытарство убийства, ударения, толканий.
15. Мытарство волхвования.
16. Мытарство блудное. Блудный грех лиц, необязанных супружеством, соизволение на грех, метания.
17. Прелюбодейное мытарство. Несохранение супружеской верности.
18. Мытарство содомское.
19. Мытарство ересей.
20. Мытарство немилосердия.

* * *
Восклонитеся вернии, воздвигнете главы ваша, зане облак свидетелей Христовых обоюду облек землю нашу; О, высоте и слава российская, по­кров веры нетленный; яко радуга подвигов ва­ших сияние, яко дождь животворный милосердие ваше велие; пророчества ваша, яко гром небес­ный, силы ваша, яко молнии огненныя. Древле земное в небесное претворивше, ныне светом пре­ображения сияете нам, зряще Солнце правды Христа - Бога нашего.
Старцы святии/ пророки народа русскаго/ Богом Словом Вседержителем на служение воз­двигнутые/ да не померкнет истина на земле. Пу­стынь Оптинская/ из тебе бысть Христу Богу/ глас вопиющий/ имже старцы умоляше/ за зем­лю и веру православную.
Свидетели истины/ отцы преподобныя/ и во тьме сияете/ и тьма не объят вы/, светом веры мир облистающих.
Слава: Новая скиния Адамова/ при дубраве старческой/ обитель Введенская/ воскресни в сретение Христа Бога нашего/ токмо имже и Все­ленная созиждется даже до века. Аминь.
И ныне: Ангельские силы/ Богородице Марие /с лики человеческими/ дивляшеся сильне/ Материнству Твоему Божественному.
Возрадуйтеся други и недруги/ ныне всем ликование подобает/ надлежит всем пение сладкогласное/: ничтоже может любви Божией противостати/ вси радостию побеждаются/ вси веселием преклоняются/ темже Бог наш всесилен и чуден/ даруя святым своим честь и славу/ и не­достойным Его велию милость.
Царь Небесный/ слуг своих в чертог огнеблещущий вводит/ в одежды белые облачает/ име­на новыя, нам неведомые, нарицает/ на престол Свой их посаждает/ и венцы жизни на главы их честные возлагает./ Слава сия верным и по­бедившим/ и дела Его до конца соблюдшим. О, отцы святии, други Христовы! помяните у пре­стола небеснаго/ память вашу земную совершаю­щих, во спасение вас призывающих.
Прореките славу и утешитеся,/не людьми, но Богом дарованную/ подвизавшимся в пустыни Оптиной отцам преподобным;/ благо тайно со-творше,/ воздаяние явно прияли еси/, лише­ния и труды на земле понесоша/, на небесех бессмертия достигли еси/. О, слава наша истин­ная,/ уничиженных хвала последняя,/ гонимых едино пристанище,/ поруганных честь неоскверненная:/ соборне Христа Бога молите/ да пре­ложит на милость/ суд об отечестве нашем.
Слава: Лики ваша лучезарныя/ церквам рус­ским свет невечерний/, мощи ваша честныя, яко благоухание жизни вечной/ писания ваша хлеб и питие нам истинные/ достоблаженныя старцы оп-тинские/ вас радуяся именуем/ печалуясь вас призываем/ темже церковь небесная/ из клира земного пополняется.
И ныне: Имуще чреду священническую и на земле русской подолгу пребываеши/ Богородице Всепетая/ но по любви матерней слезы проливаеши/ и молишися о всех непрестанно./ Не остави, Владычице, люди Твоя/ и милостию от щед­рот Твоих нас обогати.
От пустыни собор преподобных/ к сонму свя­тых русских приложися,/ силам ангельским радость даруя,/ ликам иноческим празднество устрояя./ Темже возросше собор небесный,/ и надежда земная утвердишася, / яко Христос прославися в отечестве нашем.
Се знамение явися в Церкви Русской/: оби­тель в солнце облеченная./ Чада же ея светло просиявше на падение и на восстание многим:/ и ея самою душу оружие пройде/, да открыются от многих сердец помышления/, имже дарует Бог время на покаяние/ и велию и богатую милость.
Со всякой скорбию/, великою и малою/ с обидами тайными и горькою печалию/ прибегаем к Тебе Матерь Божия/, яко чада от злых обидимыя/ вся приносим Тебе Дева Чистая/ чая утешения и матерней милости./
Не оскорбляется Царица Небесная/ прошени­ем малым/, не отвращается земли Владычице/ недо­стойных призываний/, вся бо приемлет с любовною и кротостию/, яко Матерь Бога мира Спасителя.
Руце пречистые горе простирая, слезы же долу источая, на воздусе молебно предстоиши Богоро­дице Славная, росу благодати земле низводиши, моления теплыя Богу возносиши. О, лествице предивная, вся совокупльшая в жизни и в успении, чудо пречудное.
Радуйся Кана Галилейская/ начало чудесам положившая./ Радуйся пустынь Оптинская/ наследив чудотворства приявшая./ Яко Иисус из­бирает вас и ублажает купно/ и Мати Его и ученики Его/, темже приимите радость совершен­ную,/ утешение познайте истиной подаваемое/ и источник ликования вечнаго.
Не покрыю лукавством лютых моих/, но вся возвещу Тебе Дево Чистая/, токмо не смирения полон творю сие,/ но бесстыдства потаеннаго./ Ты же кротости источниче пречистый/омый окаянство души моея/ и целомудрие во мне оживи./
На со деланное мое призри Владычице/ и вся недостойное и скверное попали/, да не обешу на выю свою жернов осельский,/ но прах согреше­ний моих/ принесу Христу Богу моему/, да возметет его Духом Своим/ от лица преклоненнаго моего.
Богородице Милостивая/ горькое жизни сей/ услади слезами покаяния;/ окамененное мира сего/ сокрушением сердечным умягчи./ Вся бо можеши молением неусыпающим / пред лицем Христа Бога предстоя.
Начертание образа Твоего имея/ и списание словес Твоих поюще/ истинно Богородицу Тя исповедуем,/ темже красото еси и кротость не­вечерняя.
Оставивше об лак Игуменья Пречистая/ и на престол воссела Царственный,/ благословенье на скипетр пременила еси,/ свиток обетовании от­ложила еси/ и державу мира приняла еси/, тем­же властию Твоею, Царице, спасаемся.

Светилен

Свете мой, Христе Спасе, нощ жития моего, иже и солнце не просвещает, озари блистанием Божества Твоего и ущедри мя.
Идеже обрящу начало зла моего? Окрест воз­зрю и восплачу, внутрь обращусь и опечалуюсь, яко тьма кромешная обстоит мя. О, Звездо еди­ная, Христе Спасе мой, достигни мя лучами бла­годати Твоея.
Не имам, Господи, витийства высокаго, не вем глаголов премудрых, но яко и отцы наша от века взываю Ти, помилуй мя, Боже, и спаси мя.
Со Адамом [ныне сокрушаюсь:] стенаю ныне: како воспою о Свете утерянном? како возвещу о радости ушедшей? аще и скажу, яко не видех Господа, камо пойду, вся позади оставихом? Ток­мо ты, Господи, упование и спасение мое.
Идеже обрящу начало зла моего? Окрест мя нощ непроглядная, дел студных внутрь мя крик кромешный помышлений нечистых.
9 сентября 1989 г.
Получил послушание за свечным ящиком. Господи, благослови!

* * *
Господь от начала положил в человеке волю, разум и душу. После падения, разъединенные с Творцом, они всем существом своим стремятся к Нему. Воля стремится к свободе, разум к познанию истины, душа к совершенству и чистоте. Никто и ничто не может угасить этого стремления. Его можно только исказить, направить по ложному пути. Этим и занимается политик и его присные.
Свобода от греха заменяется политическими свободами, познание истины - удовлетворяющим сознанием своей правоты, пустой начитанностью, осведомленностью, эрудированностью, т. е. ветхой буквой; еще хуже если жажда познания истины обращается в жажду познания греха; стремление души к совершенству заменяется стремлением к удовлетворению страстей. Отсюда становится главным совершенство, т. е., красота одежды, обилие пищи и пития, богатство, карьера. Все это содер­жит своим корнем неистребимое желание самосо­вершенствования. Но, искажаясь, обретает оно эти уродливые формы.
15 сентября 1989 г.
Глас Твой слышу, Господи, хлада тонка и не вем откуду приходит и камо идет, отверзи Христе Спасе слух сердца моего и сподоби лицезрети славу Твою [настави мя истиною Твоею] и восста-ви и спаси мя.
22 сентября 1989 г.
При брезе стану, Господи, и восплачу, яко зрю Тя по иную сторону вод непроходимых, об­рати ко мне очи Твои, Спасе мой, и помилуй мя.
Не отвещаеши мене ничесоже, Господи, егда вослед вопию Тебе - помози ми, душа моя жес­токо печалуется; обратись же, Спасе мой, яко не понесу оставления сего и помилуй мя.
Ирмос 1. Расступишася пучина чермная/ уб­лажив стопы Израиля уничиженнаго/, сомкнув-шеся же мглою и бурею/ над главою гордости Египетской/ Господа прославивше во веки,/ яко истиннаго Судию и Избавителя.

* * *
Получил послушание летописца. Господи, спа­си! Матерь Божия, заступи! Преподобие отче Амвросие, сохрани мя!



* * *
Ирмос 4. Мир из небытия воззвавый/ и персть земную сыном Света соделавый/ возведи Госпо­ди Боже мой/ в радость душу мою/ и утверди на камени веры / непоколебимо.
Ирмос 5. Плачевною ношию/ бездне небесной удивишася/; день истлевший пред собою видя/, достигаю зари и края солнечнаго/ и паки удиви-шася неудержимо/ блистанию пророчествующему.
Ирмос 6. Повержен на ложе слезное/, яко на дно морское/ како восстати мне смертному/ от места клеветы и презрения/, Господи мой, Боже мой/ воскреси мя погибающего.
Ирмос 7. Вавилонскую пещь огненную/, яко часть некую/ пламени беззакония людскаго/, от-роцы невредимо прошедше/ спасение в песнях ноюще [спасению в песнях научающе]: Боже отец наших, благословен еси.
Ирмос 8. Не ужаснисе душе моя/ не убойся сердце мое/ искушения огненнаго во очищение посылаемаго/ Господом милосердым./ Его же страсти помяните, воскресение воспойте и пре­возносите во вся веки. [Его же отроцы благосло­вите, священницы воспойте, людие превозносите во вся веки.]
Ирмос 3. Единому дню времена уподобляя, вечности начертание показал еси Господи, темже во храме вечернем лики составляются, несть свят разве Тебе Господи, взывающе.
Ирмос 9. Усыновление мое чудное Матерью Господней дерзаю воспевати, но страшуся и тре­пещу сего, яко при Кресте бывшаго. Предстани мне, Мати, в позорище и смерти и утеши сиянием лика Пречистаго Твоего.

Не расступися земле подо мною, тьма ночная не поглоти мене, не падите на главу мою небеса; Господи, потерпи молитву мою, да принесу пока­яние Тебе, Владыко Вселенной.
4 октября 1989 г.
Свечою неугасимою слезы теплые на землю искапающе, предстоиши Богородице Пресветлая пред Царем Небесным, темже и мне света Твоего и тепла даруй и умягчи дерзостное сердце мое.
Оставив свет истины, незаметно стою во тьме, яко Петр, страха ради, творю огнь мудрования своего, яко да нощи смертныя не ужаснуся; восстани рано, Господи, Солнце мое, и оживи мя теплотою Духа Твоего.
Померкло во мне Солнце Правды и прииде на мя хлад земный, греюся огнем страстей своих, во дворех чуждих обретаюся, окаянный; взыде, Гос­поди, на небо сердца моего и день спасения мне возвести.
14 октября 1989 г. Покров.
Один Бог да душа - вот монах.
Епископ Феофан.

28 октября 1989 г. Дмитриевская родитель­ская суббота.

Кондак, глас 2.
Чаши Христовой испивше/ души ваша слеза­ми омылися/, плоть ваша страданьми очистилася/; в мире быша и мир вас не позна,/ во своя прииде и свои вас не прияша/, елицы же прияша вы, даде им область чадом Божиим быти./ О, отцы преподобнии/ молите Христа Бога,/ якоже сло­во ваше вселися в ны/ темже зрети славу вашу/ исполненную благодати и истины.
Вретище времен воздыханных, имже земле наша одеяся, раздери, Господи, и веселием препояши ю и венцем лета благости Твоея украси.
2 ноября 1989 г.
Дело католиков - суетиться у подножия ис­тины, указывать людям на красоту ее вершины, умиляться, ломать руки и плакать, не зная внут­реннего чувства высоты истины, не представляя себе вида, который открывается с ее вершины. Дело православных - непоколебимо стоять на самой вершине, в этом ощущать всем существом своим необходимость для жизни, незаменимость ничем этого места. Созерцать величие истины, беззаветно хранить ее и не отступать от нее «даже до смерти».
«... Легче умствовать, чем молиться или вни­мать себе».
Епископ Феофан.
28 ноября 1989 г.
Нам должно совершенствоваться в познании. Но в познании чего? Величия Божия и своих несовершенств и немощей.
Мы не можем вместить величия дара - Боже­ственной литургии, но мы можем вместить чувство собственного недостоинства, предстоя этому страш­ному таинству.
Так поступают и Ангелы. Закрывая лицо свое крылами от света Божественной славы, они испо­ведуют свое недостоинство и несовершенство.



* * *
«Священное молчание, наводимое на ум во вре­мя молитвы ощущением величия Божия, вещает о Боге возвышеннее и сильнее всякого слова». Епископ Игнатий.
«Христос ради послушания пришел в мир», о. Нектарий.
«Душа не может примириться с миром и уте­шается лишь молитвою», о. Нектарий.
Человеку дана жизнь на то, чтобы она ему служила, а не он ей. Епископ Феофан.

* * *
О молитве.
В душе пробудите жажду спасения и уверен­ность, что кроме Господа неоткуда ожидать нам спасения.
Плод молитвы – главный – не теплота и сладость, а страх Божий и сокрушение.
Достижение христианского совершенства без стяжания умной молитвы невозможно.
Трезвиться - значит, не прелагать сердца сво­его ни к чему, кроме Бога.
Самолюбие и есть живущий в нас грех...
Страшный змий влагает в нас мудрость побеж­дать словом тех, кто хочет нас исправить; и оттого грех умножается в нас, не имея противоборника себе.
Ефрем Сирии.
5 января 1990 г.
Постриг в рясофор с наречением имени Васи­лия, в честь учителя Вселенскаго, святителя Василия Великаго, архиепископа Кесарии Каппадокийской.
«Храни зрение больше, нежели чрево»
«Убойся дурных привычек более, нежели бе­сов». Исаак Сирии.
«Келья - пристанище и убежище от мыслен­ных и сердечных бурь». Свт. Игнатий.
От ничтожного по наружности обстоятельства может для монаха возникнуть величайшее искушение и самое падение.
Молитва есть мать добродетелей.
Дерзость есть мать всех страстей, то есть, воль­ность, свобода в обращении.
Истинное христианство и истинное монашество заключаются в исполнении евангельских заповедей. Где нет этого исполнения, там нет ни христианства, ни монашества, какова бы ни была наружность.
Монах - тот, кто во всяком месте и деле, во всякое время, руководствуется единственно Божиими заповедями и Божиим словом.
9 января 1990 г.
Господи, Господи, еще мало потерпи чад наших, святии старцы вопияше; солнца не помрачи тьмою, луны кровию не обагри. Содержи, Владыко, силы небесные, покрый землю милостию Твоею, да не ужаснутся звезд падающих и стихий горящих, ими-же обличение в день гнева миру возвестится.
Предста Царица Сыну Своему, егда воссташе Господь судити миру, руце в мольбе простерши за ны, яко голубица крыле свои за птенцы своя и ничесоже глаголяще, токмо слезы смиренно иму­ще; и, о, чудо, ангелов устрашающее! возмутися духом вселенной Господь, Бог Всеведущий про-слезися, Силы Небесные вспять возвратишася, суд о земле на милость приложися, еще мир миру даровася, яко возвеличим Богородицу пречудную.
Кому от земных глаголеши, Господи, яко при­скорбна есть душа Твоя до смерти? Кий да подне­бесный обымет сие? Кое естество человечо сие вместит? Но расшири сердца наша, Господи, яко грядем в след печали Твоей ко Кресту Твоему и воскресению.

* * *
И не мог (!!!) совершить там никакого чуда;
только на немногих больных возложив руки, исце­лил их.
И дивился неверию (!) их. Мк. (6; 5-6)

Гнев Христа

1) Мк. (3; 5) ... И воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их.
О фарисеях, когда они молчали на вопрос Христа, должно ли делать добро в субботу.
2) Мк. (10; 14) Увидев то, Иисус вознегодовал. Об учениках, не допускавших ко Христу принося­щих своих детей, чтобы Он прикоснулся к ним.
3) Ин.(2; 15) И сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец, и волов, и деньги у меновщиков рассыпал, и столы их опрокинул.

Скорбь Христа

1) Ин. (11; 33 - 36) - Воскрешение Лазаря
Иисус, когда увидел ее (Марию) плачущую и
пришедших с нею иудеев плачущих, Сам восскорбел духом и возмутился.
И сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Господи! пойди и посмотри.

Иисус прослезился

2) Ин. (12; 27 - 28) - Греки захотели видеть
Иисуса.
Душа моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел.
Отче! прославь имя Твое. Тогда пришел с не­бес глас: и прославил и еще прославлю.
3) Ин. (13; 20 - 21) - После омовения ног.
Истинно, истинно говорю вам: принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает; а принимащий Меня принимает Пославшего Меня.
Сказав это, Иисус возмутился духом, и засви­детельствовал, и сказал: истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.
Мир, похищая у Бога чин подателя благ, при­сваивает его горделиво себе, и наделяя нас ими как бы милостиво, присовокупляет и возлагает на нас заботу об их хранении и страх их потери.
Когда же дает Бог, то Он и заботится о даре своем, и потеря его не возмущает сердец наших.
Ин. (14; 27) Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так как мир дает, Я даю вам. Да не смущает­ся сердце ваше и да не устрашается.
4) Мф. (26; 38) Тогда говорит им Иисус: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодр­ствуйте со Мною.
5)Лк. (19;41)И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем ...

* * *
...новоначальный инок никак не может при­менить книги к своему положению, но непремен­но увлекается направлением книги. Свт. Игнатий
Падший ангел старается и обмануть и вовлечь в погибель иноков, предлагая им не только грех в разных видах его, но и предлагая не свойст­венные им, возвышеннейшие добродетели. Свт. Игнатий
Иметь заповедь и стараться сохранить ее - в сем заключается повиновение и память Божия.
Ответ 77.
Никакая добродетель не может быть совер­шенна без смиренномудрия.
Не приписывай никому то, чего не знаешь о нем достоверно, ибо это погибель душевная.
Ответ 5.
Вменять себя ни во что, значит ни с кем не сравнивать себя и не говорщъ о своем добром деле.
Ответ 21.
Если действие не согласно с сознанием, то оно не есть истинно, но поругание демонское.
Ответ 24.
Ни одна злоба, ни одна ересь, ни сам диавол не может обольстить иначе, как только под видом добродетели.
(113)
Всякий грех происходит
или от 1) сластолюбия
или от 2) сребролюбия
или от 3) славолюбия,
как и ложь бывает от сих трех причин.
Человек лжет,
чтобы 1) не укорить себя и не смириться
или для того чтобы 2) исполнить желание свое,
или 3) ради приобретения.

* * *
Сущность монашеского жительства заключается в том, чтоб исцелить свою поврежденную волю, соеди­нить ее с волею Божиею, освятить этим соединением.
Необходимо уверить себя, что Бог управляет участью мира и участью каждого человека. Опыты жизни не замедлят подтвердить и утвердить это учение Евангелия.
Необходимо благоговеть перед непостижимыми для нас судьбами Божиими во всех попущениях Божиих, как частных, так и общественных, как в гражданских, так и в нравственных и духовных.
Отчего дух наш возмущается против судеб и попущений Божиих?
Оттого, что мы не почтили Бога как Бога.

* * *
Иные иноки должны сами отыскивать волю Божию в Писании и потому подвергаться ча­стым и продолжительным недоумениям и погреш­ностям.
Как о своих помыслах, так и о помыслах ближнего, о его советах, советуйся с Евангелием.

* * *
О скорбях.
Господь зиждет души верующих в Него скор-бями. Всякая скорбь обнаруживает сокровенные страсти в сердце, приводя их в движение.
Паче солнца возгореся стыд мой предо мною, поникше долу очи мои от блистаний его, уязвися сердце мое от лучей его пламенных; Госпо­ди, наведи покров Твой облачный на восстав­шее в памяти нечестие мое и низведи дождь на землю души моея, да омыет ея милостью Твоею и слезами покаянными.

* * *
Дабы не начать пути благочестия, заповеди Божий называем навязшими в зубах нравоучениями, то есть указываем гордостью на нашу спо­собность к большему, а те требования, которые ведут к совершенству, - невыполнимыми уста­новлениями, ссылаясь на нашу слабость.

* * *
Что за чудо зрю в себе бесплодном? Душа окамененная рассекается, очи пустые слезы источают. Се бо благодать коснуся души моея и сотвори мя чудом своим, яко да имею в себе свидетельство об истине превечной и обличение недостоинства своего.

* * *


Моисей
Разделил море.
Испросил манну небесную.
Извел от камня источник.
Землетрясение: наказание Дафана и Авирона.

Христос
Прошел по водам.
Насытил 5 тысяч 5 хлебами.
Претворил воду в вино.
Укротил бурю





29 февраля 1990 г. Начало Великого Поста.
Слезы бысть питием мне, хлебом же уродися мне дух сокрушения и насытися до пресыщения плоть моя сею трапезою покаяния.
20 марта 1990 г.
Иисусова молитва - это исповедь.
Непрестанная Иисусова молитва это непре­станная исповедь.
23 нарта 1990 г.
Всюду зрю тя, Господи, Боже мой, но не вижу тя, Владыко, в сердце моем затворенном. Что за место сие презренное? Что за темница сия отвер­женная? Ты же, Господи, тьму адову об листав­ший сошествием Своим, сойди во мрачные бездны сердца моего, да не будет местом смертным душа моя, но селением славы и царствия Твоего, Гос­поди.
Лучами солнечными начало времен написавши и луну в знамение ночи утвердивый, сошествием безвременным во гроб времена упразднил еси и воскресения блистанием тьму всяческую потре­бил еси, Господи, слава Тебе.
Како земля удержит солнце восходящее? Како гроб сокрыет Бога восстающаго? Кия облака зат­мят день грядущий? Кия печати утаят Христово воскресение? Безмолвствуют зде силы небесныя, в ничтоже вменяя усердие земное. Слава, Госпо­ди, воскресению Твоему.
1 апреля 1990 г.
И деже течеши ты, Иордане, слез покаянных? Не слышу шума вод твоих в пустыне души моея. Посреди гор тщеславия моего не вижду тя. Вос-шуми, Иордане, гласом велиим да гряду ко стру­ям твоим животворным.
Заутро умыю слезами лице мое, яко ночь оп-ленши мя сном жестоким. Помрачены очи мои, сердце мое скованно. Господи, изведи из темни­цы сей душу мою исповедатися имени Твоему.
Како возыменую себе по достоянию? Разбой­ником ли? Но сей рая достигл иногда. Блудным ли сыном? Но сей грехов оставление прият. Аз же кто, окаянный? Имени не имам по делом моим. Но Сам, Господи, нареци мене, рождая от Духа и слез покаянных.
Ко стопам припадаю искушеннаго в пустыне и по морю шествовавшаго неврежденно. Господи, Боже мой, облагодати безводную душу мою и бурю помышлений моих умири.

8 апреля 1990. Вербное воскресение.
Рукоположение во диакона.
При поставлении во чтеца владыка Иулиан открыл 2-ое Послание ап. Павла к Коринфянам гл. 8 ст. 16-21.

25 апреля 1990 г. Прп. Василия, исп. (!)
Первый раз служил самостоятельно литургию.
Читал Евангелие от Иоанна 5, 17 -24.

9 мая 1990 г. Сщмч. Василия (!)
По благословению отца наместника после ака­фиста Казанской Божией Матери говорил проповедь. Впервые в жизни.
6 августа 1990 г.

Дай мне твои слова, Давид,
Они сродни душе скорбящей.
Так солнца огненного вид
Сродни кадильнице горящей.

* * *
Что взялся инок за стихи?
Или тебе псалтири мало?
Или Евангельской строки
Для слез горячих не достало?

Иль голос тишины ночной
Не внятен стал душе смятенной?
Или не сладок стал покой
Молитвы долупреклоненной?

Не знаю сам, зачем слова
Из сердца вылились стихами...

23 августа 1990 г.
Постриг в мантию с наречением имени Васи­лия в честь и память Василия блаженного, Мо­сковского чудотворца.
21 ноября 1990 г. Собор Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных.
Два года отцу Рафаилу. Рукоположение во иеро­монаха.

Памятные дни.
17 октября 88 г. – Обретение мощей преп. Амвросия. Приход в Оптину.
29 апреля 89 г. – Страстная Суббота. Мчц. Агапии, Ирины, Галины. Мч. Леонида. Облачение в подрясник.
5 января 90 г. – 10 мчч. Критских. Постриг в рясофор.
8 апреля 90 г. – Вербное воскресенье. Собор Архангела Гавриила. Рукоположение во диакона.
23 августа 90 г. – Мч. архидиакона Лаврентия, блаж. Лаврентия Калужского. Постриг в мантию.
21 ноября 90 г. – Собор Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных. Рукоположение во иеромонахи.

* * *
Если мы будем изнурять телесные силы по пустой, кровяной ревности к телесным подвигам, то ум ослабеет в брани с духами воздушными, падшими ангелами, сверженными с неба. Ум дол­жен будет ради немощи оставить многие, сильные, существенно необходимые ему оружия - и по­терпеть безмерный ущерб.
Истинное послушание - послушание Богу, еди­ному Богу. Тот, кто не может один, сам собою, подчиниться этому послушанию, берет себе в помощ­ники человека, которому послушание Богу более знакомо. А не могут люди с сильными порывами, потому что порывы уносят их.

* * *
Как подавать советы ближним.
1. Обращаться с молитвою к Богу, чтобы дал Он нам сказать слово на пользу ближнему. Тем самым беседа очищается от тщеславия.
2. Говорить с осторожностью, не вдаваясь в мно­гословие. Пустых, любопытных вопросов не делать.
3. Если увлечешься и скажешь что-то не по совести, то мысленно укори себя и раскайся пред Богом.
4. По скудости нашего времени мы должны де­литься с ближними нашими скудными знаниями.

* * *
От грехопадений моих бегу не в затвор, не в пустыню, а в самоукорение, в исповедание грехов моих, в раскаяние.
Диавол готов нам придать вдесятеро здраво­го смысла и умножить тысячекратно наши прак­тические сведения, лишь бы украсть у нас знание крестное, при коем сможем стать одесную Бога.

* * *
Может быть опьянение молитвы, препятству­ющее познать истинное молитвенное действие.
Мнение - упоение души, довольной собою, сво­ими мнимо сладостными состояниями.
Оставляя указанное Богом спасительное пока­яние, стремимся к упражнению в мнимых доброде­телях, потому что они приятны для чувств. Потом неприметным образом заражаемся мнением и, как благодать не спешит увенчать нас, то мы сами со­чиняем себе сладостные ощущения.

* * *
Никак не позволь себе ожидание благодати. Стремиться узреть грех твой и возрыдать о нем - это твое дело.

* * *
Где бы я ни был, в уединении ли, или в обще­стве человеческом, свет и утешение изливаются в мою душу от креста Христова. Грех, обладающий всем существом моим, не престает говорить мне: «сниди со креста». Увы! схожу с него, думая обре­сти правду вне креста, - и впадаю в душевное бедствие: волны смущения поглощают меня. Я со-шедши со креста, обретаюсь без Христа. Как по­мочь бедствию? Молюсь Христу, чтоб возвел ме­ня опять на крест. Молясь и сам стараюсь рас-пяться, как наученный самим опытом, что не рас­пятый - не Христов. На крест возводит вера; низводит с него лжеименной разум, исполненный неверия.
2 июня 1991 г.
О предстоянии Престолу Божию.
1. От грешников первый есмь аз. Умолять Госпо­да о грехах своих и людских. Милости просить.
2. Себя распинать, в жертву приносить. Стра­сти, похоти, нечистые помыслы терзают душу, но терпеть надо и совершать дело благочестия, ис­полняя заповеди Христовы.



* * *
Действия лукаваго направлены на разрушение Божественного строя, порядка жизни, то есть на разрушение красоты и премудрости. Потому что Божественный строй (иерархия во всем, послуша­ние по любви) это и есть премудрость и красота, совершенство, полнота.
1. Первое средство разрушения - окрадыва-ние духа, внутреннего, оставляя мертвенность внеш­него.
2. Второе средство - разгорячение духа по страстям, рождающее беспокойство, неустройство, желание изменить внешнее, стремление к мнимому лучшему.

* * *
Главное - наполнить слова значением, содер­жанием, то есть чувством - духом.
Наше дело - внимание посильное, понужде­ние на молитвенный труд, частота молитвы, проше­ния. Божие дело - посылать чувство, дух, то есть наполнять слова, души, сердца. «Иже везде сый и вся исполняли».

* * *
Богатство монаха - утешение, находимое в пла­че, и радость от веры, возсиявающей в тайниках ума.
Жизнь - то есть все и вся - это милость Божия, любовь Божия, кротость Его и смирение. Это все для нас, ради нас.
«Сокровище монаха - радость, обретаемая в плаче, и вера, хранящаяся в тайниках разума». Исаак Сирии.
Трудная, но высокая задача христианина - со­хранить в себе великое счастье незлобия и любви.
Умереть нынче не мудрено. Нынче труднее на­учиться жить.
Патриарх Тихон.

Вне Церкви можно иметь все - только не спасение.
Крест - готовность к благодушному подъятию всякой скорби, посылаемой Промыслом Божиим.

* * *
Пустыня – нерукотворный храм Божий. «Ибо Господь Вседержитель обитает в ней и Агнец»-(Откр. 21; 22.) Пустыня «не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия освещает ее и светильник ее Агнец.» (Откр. 21; 23.).
Воздух пустыни - океан премудрости Божией.
Тишина пустыни - пение ангельское.
Небо земное, Иерусалим Вышний, граде Божий, в котором Бог обитает с человеками и отирает с очей их всякую слезу - вот что такое пустыня.
Земля пустыни - твердь небесная, ставшая подножием ног наших.
Вода пустыни - Дух Животворящий.
Хлеб пустыни - любовь Христова.

* * *
«Если взыщем Бога, то Он явится нам, - и если будем удерживать Его в себе, то Он пребудет с нами».
Св. Арсений Великий.
Доколе возбуждаются и сопровождаются в нас сердечные ощущения движениями крови, дотоле мы чужды духовного действия, истекающего от Бога.
«Молю вас, да не безвременною любовию меня удержите, оставите мя снедь быти зверем, имиже к Богу достигнути возмогу. Пшеница Божия есмь, зубами зверей да сомлен буду, яко да чист хлеб Богу обрящуся».





* * *
Евангелие - это уста Христовы. Каждое сло­во Спасителя - это слово любви, смирения, крото­сти. Этот Дух смирения, которым говорит к нам Спаситель, не часто является нам, потому и Еван­гелие иногда непонятно, иногда не трогает нас. Но постигается, открывается Дух Евангелия крестом Христовым. Если увидим, что где бы ни находил­ся Христос, что бы Он ни говорил, Он говорит это со креста, - тогда открывается нам Дух Еванге­лия, Дух смирения, кротости, бесконечной любви Божией к нам грешным.

* * *
Грех - это разлучение с Богом. Исполнение своей воли, отлучение своей воли от воли Бо­жией. Непослушание. И как при расставании с любимым человеком горько на душе, так и при разлучении с Богом через исполнение своей воли душа начинает страдать и плакать. Здесь опыт.

* * *
Тропарь, глас 3.
Яко скимен рыкая на сердце лукавое, яко аг­нец незлобивый взирая на душу кроткую, преподобный отче Льве предивный, младенчество во Христе возлюбил глаголя: пою Богу моему дондеже есмь. Темже моли милостиваго Господа на­шего да подаст и нам область чадами Божиими быти и спасет души наша.
Тропарь, глас 3.
Сердце исполненное благодати в ризе смире­ния и кротости неизлиянно пронесл еси через все твое иноческое житие, преподобие отче Макарие блаженне. Тако жаждущих напоил еси, скорбя­щих утешил еси, болезнующих исцелил еси. Тем­же испроси у Христа Бога нашего и нам грешным росу благодати во спасение душ наших.
Тропарь, глас 4.
Потаенный [сокровенный] сердца человек явился еси в неистлении кротости и красоте молчаливаго духа, преподобие отче Моисее, стадо твое добре упасл еси, на камени веры обитель созидая, на немже и храм сердца своего устрояя. Темже моли Христа Бога нашего и нам жити в дому Господнем и вся дни живота наше­го зрети красоту Господню и посещати храм святый Его во спасение душ наших.
Тропарь, глас 5.
Неиследимы пути души твоея, непостижимы тайны сердца твоего, преподобие отче Нектарие, но яко лучи пресветлыя словеса твоя благовествуют нам Царствие Божие, еже и внутрь себе сокрыл еси. Темже Христа Бога моли спа­сти и просветити души наша.
Тропарь, глас 4.
Воине доблественный и преизряднейший, све­том откровения яко Павел озаренный, вся в уме­ты Христа ради вменил еси, иноческим подвигом подвизался еси, течение скончах и веру соблюдох, вне стана со Христом смерть приял еси. Тем-же зовем ти: спасай нас молитвами твоими, пре­подобие Варсонофие отче наш.
Тропарь, глас 2.
Всем сердцем во Христе возлюбил еси житие скитское и послушание брату богомудрому; стран­ствуя же от них далече, в терпении стяжал еси душу твою. Темже упокой тя Бог в дому воздыха­ний твоих, окрест старца и брата возлюбленнаго, преподобие отче Антоние, не престай молитися о нас, чтущих святую память твою.
Тропарь, глас 6.
Святителю собеседниче достойный, старцу смиренный послушниче, благодати восприемниче и подателю, освятил еси именем Христовым серд­це свое, преподобие Анатолие, зерцало Духа Все-святаго, моли Жизнодавца Утешителя Христа, да помилует нас грешных и спасет души наша. Тропарь, глас 1.
О, велия твоя купля, преподобие отче Исаакие, село отеческое оставив, покров Божией Ма­тери приобрел еси и игуменство с кротостию и незлобием, обитель Заступницы Усердной прославляя и украшая, под сенью ея упокоился еси. Тем­же моли Вдадычицу нашу Богородицу спасти от смерти души наша.
Тропарь, глас 2.
Отрасле святая лозы старческой, простерша­яся до севера и моря, плодами исповедничества украшенная и венцем мученичества венчанная, пре­подобие отче Никоне, слава Оптины и похвало, упование наше и утверждение, не забуди убо­гих твоих, призывающих имя твое святое.
Тропарь, глас 3.
Яко голубь Ною утомленному, тако ты утеши­телю нам пречудный, преподобие отче Анатолие, спасения благовестниче, миром души окрыляющий. Темже молим тя и просим земли спасения до­стигнута сокрушенным душам нашим.
Тропарь, глас 2.
Послужив старцу преусердно, об листаем был сиянием славы его и преобразился еси телом и душею, благообразие преподобие отче Иосифе, светильниче пресветлый. Темже чреду старчества унаследовав, таинник Божией благодати явился еси. Моли Человеколюбца Христа и Заступницу Усердную спастися душам нашим.


ИСЦЕЛЕНИЕ НА СОБОР ОПТИНСКИХ СТАРЦЕВ

«Уж до чего он Оптинских старцев любил, что без слез говорить о них не мог», - вспоминает о сыне мать о. Василия. Задолго до канонизации он написал втайне от всех службу Оптинским старцам, предвидя это велие торжество: «Старцы Божий из гробов чинно исходят и от сынов сво­их хвалу принимают». И на торжестве перенесе­ния мощей преподобных Оптинских старцев 23 октября 1998 года все так и было. Преподоб­ный Амвросий Оптинский явился воочию одной паломнице и спросил ее: «Ты почему на крест­ный ход не идешь?» - «Батюшка Амвросий,- сказала она, - да ведь туда милиция без пропусков не пускает!» - «Пойдем со мной. Я тебя проведу». Недоверчивая паломница не пошла за ним, но следила, увидев, как он прошел мимо милиции (а из-за многолюдства пускали, действительно, по пропускам), и все удивлялась, почему его никто не видит? А к паломнице тут же подошел схиигумен и, повторив слово в слово сказанное препо­добным Амвросием, провел ее на крестный ход.
24 октября 1998 года на Собор Оптинских стар­цев на могиле новомученика Василия Оптинского произошло исцеление, знаменующее его участие в торжестве Оптинских святых и утверждающее нас в мысли: это на земле все раздельно, а в Царстве Небесном - единение в любви.
Рассказывает инокиня Георгия, в ту пору гео­лог Людмила Васильевна Толстикова: «24 октяб­ря 1998 года на Собор Оптинских старцев я при­шла после литургии на могилы новомучеников. Тут подходит паломник, как-то странно и нелов­ко прижимает к себе листки бумаги и просит меня набрать ему в эту бумагу земельки с могил но­вомучеников. «Разве вы сами не можете?» - удивилась я. Но взглянула на его руки, и мне стало стыдно: кисти рук были бледно-восковые, как у мертвеца и, он не мог владеть ими. Наби­раю ему земельки и говорю: «Да вы хоть руки приложите к могилкам».
Наклонился он над могилкой о. Василия, водит руками по земле. Вдруг засмеялся и показывает мне розовые живые пальцы: «Смотрите, - говорит, - руки живые, а врачи хотели мне их отнять». У меня даже слезы из глаз брызнули: «Напишите, - говорю, - о вашем исцелении». А он все шевелит пальцами, смотрит на них, улыбаясь, и говорит: «Лучше вы с моих слов напишите. Вот мой адрес: 249 431, Калужская область, Кировский район, п/о Мало-Песочное, Акимов Алексей Николаевич».
Чтобы официально засвидетельствовать свое исцеление паломник Алексей Акимов после возвращения из Оптиной сходил к врачу и прислал в монастырь письмо со вложенной в него меди­цинской справкой:
Справка. Выдана Акимову Алексею Никола­евичу, 1962 г. р., д. Мало-Песочное, в том, что 27/X - 1987 г. он перенес: перелом н/з левого плеча, открытый перелом обеих костей левого предплечья в н/з, перелом фаланги 1 п., рваная рана левого плеча, размозженая рана 1 п. левой кисти. Травматологический неврит локтевого, лучевого нервов с нарушением функции левой руки.
На рентгенограмме 27/X - 1987 г.: Оскаль-чатый перелом н/з левого плеча. Осколъчатый перелом обеих костей предплечья н/з слева. От­рыв шиловидного отростка локтевой кисти. Пе­релом фаланги 1 пальца.
20/XI -1998 г. при осмотре: Функция левой кисти восстановлена.
Врач Шилова Алла Григорьевна (Печать по­ликлиники).
Из письма Алексея Николаевича Акимова: «Коротко о себе. По профессии я тракторист, семьи нет, а потому я более свободен чем семей­ные и люблю посещать святые места. Как назы­вается моя болезнь, не знаю: плохое кровообра­щение в кистях рук. Выражалось это в плохой переносимости холодной погоды и общем плохом самочувствии. Были обескровлены третий и чет­вертый пальцы обеих рук и выглядели белее бу­маги. Началось это омертвение в апреле, а в сен­тябре болезнь обострилась. В поликлинике Ки­ровского района мне выдали больничный лист, и врач Алла Григорьевна Шилова велела держать руки в тепле. Мне было не совсем удобно наде­вать перчатки при 15 градусах тепла, но врач настаивала, предупредив, что иначе может на­чаться гангрена.
Алла Григорьевна направила меня на обследо­вание в Калужскую областную больницу. Там мне сделали рентгенограмму, установив при об-
следовании, что кровообращение в кистях обеих рук крайне низкое. Даже в помещении больницы руки замерзали.
Сразу после больницы я приехал в Оптину на праздник преподобного Амвросия, и руки замер­зали даже в храме. В Оптиной пустыни я бывал и раньше, но на могилы новомучеников не ходил.
24 октября 1998 года я стал размышлять, что угодники Божий новомученики иеромонах Василий, инок Трофим, инок Ферапонт - святые. И решил набрать земли с их могилок. У могилок была Людмила Васильевна, и я попросил ее на­брать мне земли с могил, т. к. самому мне это было сделать трудно. Увидев мои побелевшие пальцы, Людмила Васильевна предложила помо­литься об исцелении новомученику Василию Оп-тинскому. Я стал молиться и положил руку на могилу о. Василия. Минут через пять кисть руки потеплела, а через десять минут пальцы порозо­вели и кровообращение восстановилось.
В тот же день я работал в монастыре на послушании - возил на тачке дрова. О своем исцелении я рассказал тогда послушнику Вадиму (ныне иеродиакону Тимофею - ред.,) и показал имевшееся у меня с собой заключение врачей из Калужской больницы о моем заболевании.
Спасибо за все угодникам Божиим! Спасибо за все Господу!
20 ноября 1998 г».

«С ЧЕГО ЭТО ПОПУ ЧЕСТЬ ОТДАЮТ?»

«Он был монахом из старой Оптиной»,- ска­зал об о. Василии иеромонах Даниил. А в старину оптинских монахов отличали прежде всего по одеж­де - грубые, тупоносые «оптинские» сапоги и деше­вая мухояровая ряса. Ряса у о. Василия была выношенная и в заплатах, а его единственной обувью были кирзовые солдатские сапоги. Когда о. Василий слу­жил на подворье в Москве, его не раз пытались переобуть в легкие ботинки, но из этого ничего не вышло. Между тем стояло такое жаркое лето, что на солнцепеке плавился асфальт.
Из воспоминаний монахини Ксении (Абашкиной): «Когда о. Василий пришел в монастырь, то они с о. Ф. решили подвизаться, как древние, имея одну одежду и одни казенные сапоги. Потом у о. Ф. заболели ноги, и он сменил обувь, А о. Васи­лий в великом терпении так и дошел в своих сапогах до райских врат.
Помню, в Москве мы поехали с ним освящать квартиру моих родителей. Жара была умопом­рачительная - градусов 30, а о. Василий был в шерстяной рясе, в кирзовых сапогах и нес боль­шую сумку. Я спешила, а он меня попросил идти медленней, сказав, что после службы ноги болят. Как раз перед этим он ездил отпевать старуш­ку, так разложившуюся на жаре за четверо су­ток, что все избегали подходить к гробу. И вот идем мы с батюшкой по жаре, а навстречу четы­ре милиционера. Вдруг они разом, как по команде, отдали батюшке честь. Отец Василий удивился: «С чего это попу честь отдают?» А поразмыслив сказал: «Они люди служивые. Кому, как не им, понять попов? Простому человеку не прикажешь стоять на жаре рядом с четырехдневным разла­гающимся трупом».
Еще по дороге нам встретился мой знакомый, ставший после избиения «дурачком». А раньше он был кинооператором, имел жену, любовниц и много пил. «Блажен, получивший воздаяние на зем­ле», - сказал о нем тихо о. Василий, и всю дорогу молча молился по четкам.
В квартире родителей обнаружилось, что моя мама без креста. И пока она искала свой крест, о. Василий рассказывал ей, что раньше рабу за­ковывали на шею кольцо с именем его хозяина. «И вот однажды мы умрем, - говорил он, - и придем на Суд к нашему Владыке. А Господь спро­сит: чьи вы рабы? И тех, у кого есть на себе его знак, призовет к себе, а на других и не взглянет».
Молебен по освящению квартиры о. Василий служил так вдохновенно и мощно, что от его пения, казалось, сотрясались все пять этажей на­шей «хрущобы». Он щедро окропил квартиру свя­той водой, и остановившись перед чуланом в ко­ридоре сказал, что бесы особенно любят прятать­ся по темным углам. Мы открыли чулан, а о. Василий влез туда, тщательно покропив все углы. Потом вышел на лестничную площадку, сказав: «И тут их много». И окропил всю лест­ницу в подъезде под нами и выше нас.
После освящения квартиры дух в доме изме­нился. Если моя мама до этого нехотя согласи­лась позвать «попа», то теперь она стала хо­дить в церковь, причащаться, а однажды открыла мне семейную тайну: оказывается, ее папа, а мой дедушка был священником, и в годы гонений его убили лишь за то, что он «поп». А еще дедушка-священник говорил, что мы из рода Говоровых, то есть из рода святителя Феофана Затворника. Ничего этого я не знала, и лишь в 26 лет крести­лась в Оптиной вместе с моими детьми.
В Оптиной пустыни я сперва по послушанию убиралась в храме и поневоле обратила внима­ние, что о. Василий подолгу молится пред моща­ми преподобного Амвросия и у могил Оптинских старцев. Даже если мимо идет по делу, обяза­тельно остановится и помолится.
Когда о. Василий служил иеродиаконом, он был радостный, веселый и будто летал по амво­ну. А после пострига в мантию он сильно изме­нился, не поднимал глаз и смотрел уже в землю. Вид был у батюшки строгий, а на деле он был добрый. Помню, Великим постом мы с детьми впали в уныние. «Батюшка, - говорю, - так шоколаду хочется и уже уныние от этих каш». И о. Василий благословил на вкушение шоколада, сказав, что лучше вкушать шоколад с самоукорением, чем поститься с ропотом и унынием.
По образованию я художник, и в Оптиной меня благословили заниматься иконописью. От прежних времен у меня остались косметические карандаши, но я сомневалась, можно ли их исполь­зовать для эскизов к иконам. Один батюшка ска­зал, что можно, а о. Василий - нельзя, пояснив, что икону немыслимо писать без благоговения, даже, казалось бы, в мелочах.
Однажды я с возмущением рассказала о. Ва­силию, что некоторые местные жители плохо относятся к монахам и говорят то-то и то-то. «Ах, окаянные, - сказал он весело. – Не ведают, что творят!» Он сказал это словами молитвы Господней с креста, но сказал так мягко, чтобы не дать мне повода осудить.
«Отец Василий, - спрашиваю, - почему к Господу, святым и владыкам мы обращаемся на «ты»: «Святейший Владыко, благослови», а к ба­тюшкам на «вы»?» - «Они сильные и не повре­дятся от нашей близости, - ответил о. Васи­лий, - а мы, попы, немощные, и из уважения к нашей немощи к нам надо обращаться на «вы»».

* * *
Где-то в Сибири есть безвестная могила шести­десяти восьми иереев, которых, рассказывают, рас­стреливали так. Ставили на край могилы и задавали
один вопрос: «Ну, что, поп, веруешь во Христа?» - «Верую»,- отвечал тот и падал в могилу расстре­лянный. А потом на его место становился следую­щий, чтобы ответить: «Верую».
Иеромонах Василий почитал для себя за честь быть причисленным к этому сословию русских «по­пов», оболганных, оклеветанных, но способных при­нять смерть за веру свою. Он был одним из тех, кого иные пренебрежительно называют «батюш­ками-требниками», но с охотой служил требы - крестил, отпевал и ездил причащать болящих и в темницах томящихся.
Рассказывает паломник-трудник Сергей Сотниченко: «Как-то в Оптиной узнали, что в од­ной деревне живет парализованная православ­ная подвижница. Иногда к ней заходили соседи, приносили еду, но большей частью она лежала одна - порой в нетопленной избе, и чем она пита­лась, никто не знал. Рассказывали, что она всегда в радости, славит Христа и просит одного - при­частить ее. Отец Василий тут же вызвался по­ехать к ней и взял меня с собой.
Вошли мы в избу и увидели живые мощи. А подвижница воссияла при виде о. Василия и запела: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ..!» Отец Василий исповедал, при­частил ее и был в потрясении от этой встречи: «Какая вера! Куда нам до нее?»
Отец Василий первым начал ездить в тюрь­му г. Сухиничи. Однажды он крестил в тюрьме с иеродиаконом Илиодором сразу сорок человек, а я им помогал. В бане приготовили кадки, чтобы крестить полным погружением. Стоят все го­ленькие, а один человек испуганно спрашивает: «Батюшка, разве можно нас крестить? Мы же преступники». А о. Василий смотрит на них, улыбаясь, и говорит: «Вы - дети. И все мы дети нашего Небесного Отца». И тут все заулыбались, обрадовались, став и вправду похожими на детей. Смотрю на них - огромные амбалы в татуировках, а перед батюшкой чувствуют себя малыми детьми, спрашивая с робостью: «Батюшка, а можно?»
Рассказывает иеродиакон Илиодор: «Снача­ла некоторые батюшки не решались ездить в тюрьму, а о. Василий вызвался первым. Приез­жали мы в тюрьму сразу после обеда, а уезжали в два часа ночи или же ночевали в тюрьме. Вся тюрьма уже спит, а у о. Василия - очередь на исповедь, и разговаривал он с каждым подолгу.
Запомнился случай. Храма в тюрьме тогда не было - его построили сами заключенные после убийства о. Василия. А в ту пору крестить при­ходилось в бане. И вот пришло креститься 39 человек, а сороковой, как нас предупредили, при­шел позабавиться: богохульник был страшный и, на их языке, «авторитет». Перед крещением о. Василий сказал проповедь. Этот человек очень внимательно слушал ее, а потом спросил: «Ба­тюшка, а мне можно креститься?» И стал по­спешно раздеваться.
После крещения он подошел к о. Василию: «Батюшка, я хочу покаяться в моих грехах. Мож­но мне исповедаться?» Исповедовал его о. Васи­лий два часа, а на прощание он попросил батюш­ку дать ему почитать что-нибудь о Боге. По-моему, о. Василий дал ему книгу «Отец Арсений», но точно не помню.
В следующий приезд он снова исповедовался и попросил о. Василия дать ему молитвослов и научить молиться. А потом он подал прошение тюремному начальству, чтобы его перевели в оди­ночную камеру. И вот сидел он в одиночке и все время молился. И вдруг в тюрьму пришло постановление, что дело этого человека пересмотрено, срок сокращен, и он подлежит освобождению. Заключенные тогда стали говорить, что, видно, родные заплатили кому надо и ловкого адвоката нашли. Но этот человек отвечал им: «Я даже прошения о пересмотре дела не подавал. Это Бог меня помиловал и освободил».

* * *
Известно, что во время поездки в г. Ерцево Архангельской области о. Василий вел беседы с заключенными в местной тюрьме. А паломница из Ерцево Елена рассказывала: «Все наше Ерцево - бывшая зона и на косточках заключенных стоит. В советское время церкви у нас не было, и целые поколения уходили из жизни некрещенными и не­отпетыми. Было общее потрясение, когда к нам приехали иеромонахи из Оптиной. Люди семьями шли креститься и отпевать давно умерших родных». Креститься приходило по 80-100 человек, и иеромо­нахи сутками, почти без сна крестили и отпевали.
Из письма ерцевской прихожанки Тамары Федоровны Цветковой: «Крестил меня иеромонах Филарет, а перед крещением исповедовал и наставлял в вере иеромонах Василий. Какая же духовная сила была у о. Василия! После крещения все ушли из церкви, а я с места сдвинуться не могу, и вся моя жизнь с того дня переменилась. Я перестала есть мясо, строго соблюдаю посты. Ежедневно читаю правило, Евангелие, кафизмы и акафист на каждый день. Очень люблю читать жития святых. Помогаю в церкви.
Священника у нас нет, но когда оптинские иеромонахи уехали, мы все равно продолжали ходить ежедневно в нашу любимую церковь и чи­тать там, что можно читать мирянам. Первую
неделю Великого поста прочли Покаянный канон Андрея Критского и ежедневно читаем Псалтирь. Но как же мы молим Господа, чтобы послал нам, грешным, священника!
Убийство о. Василия было для меня таким горем, что я тяжело заболела, а потом исцели­лась его епитрахилью. Я ведь знала об убийстве заранее - о. Василий явился мне наяву. Все это я подробно записала в тетрадку, но рассказы­вать о том не могу, пока не покажу этой записи старцу, - я ведь человек не духовный, и в таких вещах не разбираюсь».
По просьбе Тамары Федоровны мы передали ее записи старцу. А ерцевские прихожане рас­сказывали, перед убийством о. Василия Тамара Федоровна заболела и все плакала, скорбя о нем. Уезжая из Ерцево, о. Василий забыл здесь свою епитрахиль. И когда с молитвой новомученику Васи­лию Оптинскому епитрахиль возложили на бо­лящую рабу Божию Тамару, произошло исцеление.
Позже в Ерцево привезли кассеты с записью проповеди и служб о. Василия. «И вот соберутся наши православные,- рассказывала ерцевская паломница Елена,- положат на аналой, как свя­тыню, его епитрахиль и плачут, слушая на коленях записи его голоса». Кратким было служение о. Ва­силия в Ерцево, но, видно, долгая память у любви.
Из ерцевских впечатлений: Чтобы дать от­дых переутомленным иеромонахам, прихожанин Владимир повез о. Василия и о. Филарета на ры­балку. Отец Филарет сказал, что не умеет ловить рыбу. А о. Василий блаженствуя уплыл на плоту в озеро, взялся за удочку и уснул. Плот унесло да­леко по течению, но усталого батюшку не реша­лись будить. Когда же Владимир сварил уху из наловленной им рыбы, о. Василий сказал: «Как один мужик двух генералов прокормил».
В тех или иных выражениях, он всегда отзы­вался о себе как о человеке немощном. Когда же кто-то просил батюшку помолиться о нем, он отве­чал: «Ну, какой из меня молитвенник? А вот помя­нуть, помяну».

* * *
Рассказывает игумен Павел: «После рукопо­ложения в иеромонаха я служил 40 литургий с о. Василием на московском подворье и жил в од­ной келье с ним. Исповеди шли до 11 часов вечера и дольше. И когда к полуночи мы уже без сил возвращались в келью, очень хотелось отдохнуть. Присядем на минутку, а о. Василий уже подни­мается, спрашивая: «Ну, что - на правило?» Спрашивал он это мельком, ничего не навязывая, и тут же уходил молиться. После правила он часов до двух ночи читал молитвы, готовясь к службе, а в четыре утра снова вставал на мо­литву. Как же тщательно он готовился к службе, и как благоговейно служил!
Однажды была моя череда крестить, но я смутился вот от чего: приехала с кинокамерой высокопоставленная чета из мэрии, и женщина не хотела погружаться в воду с головой и портить специально сделанную для съемки краси­вую прическу. Я не знал, как тут поступить, и о. Василий вызвался меня заменить. Перед креще­нием он сказал проповедь и сказал ее так, что женщина была растрогана и уже не думала ни о какой прическе. Кстати, я заметил, что о.Василий перед крещением говорил каждый раз новую проповедь. У него не было дежурной заготовки на все случаи жизни. Он говорил, как хотела сказать его душа в этот час и этим конкретным людям».
Звонарь Андрей Суслов вспоминает: «Многие из нас обращались к о. Василию с дежурной жало­бой, что вот сухость в душе и молитва не идет.
«А ты встань ночью, - отвечал он, - урви от сна хоть часок и помолись Господу от души, а не по­тому, что так положено. И вся сухость, увидишь, пройдет». Сам о. Василий любил эти ночные мо­литвы, и, видно, дал ему Господь за то живую душу и живое слово о Боге».

* * *
Расскажем, наконец, об одной из самых труд­ных треб, когда священнику приходится напутство­вать умирающих.
Благочинный Оптиной пустыни игумен Пафнутий вспоминает: «Однажды в два часа ночи позвонили из больницы и попросили прислать свя­щенника к умирающему. Я знал, что о. Василий перегружен уже до переутомления, но послать было некого, и я постучал к нему в келью. Вот что меня поразило тогда - о. Василий будто ждал вызова, был уже одет и мгновенно уехал в боль­ницу со Святыми Дарами».
Умирал Лев Павлович Золкин - замечатель­ный мастер, вышивавший редкой красоты иконы, митры, схимы и изготовлявший клобуки для оптинской братии. Это он сшил клобук для пострига о. Василию, в нем батюшку и погребли. Когда о. Василий приехал в больницу, Лев Павлович был уже без сознания, и причастить его не удалось. Но всю ночь до последней минуты рядом с ним был и молился иеромонах Василий.
Рассказывает вдова Любовь Золкина: «У му­жа была неизлечимая болезнь крови, и он умер совсем молодым. До последнего дня он работал для Церкви, а заплатят копейки или совсем не заплатят - за все слава Богу. Цену за работу он никогда не запрашивал: «Люба, - говорил, - наша Церковь сейчас бедная и только восстает из руин». Но я-то знала, что работы мужа за большие деньги перекупают иностранцы, а сама порой занимала на хлеб. Он умирал, и я понимала, что останусь после его смерти без средств к существованию с малыми детьми на руках. «Ле­ва, - говорю, - я ведь тоже шью. Научи меня шить для Церкви». Он помолчал, помолился и ответил: «Для Бога плохо работать нельзя, а хорошо ты не сможешь».
Он был для меня идеалом православного чело­века, и я будто умерла вместе с ним. Окаменела и даже не плакала. Особенно я казнила себя за то, что бросила мужа умирать в одиночестве, уехав в ту ночь из больницы проведать детей. «Да что ты, Люба, - говорили мне в Оптиной, - с ним же о. Василий всю ночь был. Подойди к нему». Но подойти мешало вражье искушение - к сожалению, я поверила тогда наветам, будто о. Василий связан с «зарубежниками», а это было неправдой. Но в свое время мы с мужем так обожглись с этими «зарубежниками», продавав­шими за доллары его работы за границу, а он их жертвовал нашим храмам во славу Христа, что я даже близко не желала иметь дело с такими людьми.
Только через полгода я подошла к о. Василию: «Батюшка, - говорю, - я вдова Льва Павловича». А он смотрит на меня глазами, полными слез, и говорит: «Бедная вы моя!» И тут у меня впервые разжался спазм в груди. А о. Василий рас­сказывал, как в ту ночь приехал в больницу. Там было накурено и дух тяжелый. Но когда он зажег свечи и покадил ладаном, то почувствовал возле Левы свет и благодать.
С этого дня я стала ходить к о. Василию. Жить после смерти мужа было не на что. Дру­зья предложили мне сдавать квартиру в Москве, но претил этот «бизнес». Сказала об этом о. Василию, а он говорит: «Крест нищеты - тяжелый крест. Вы сможете его понести?» Сла­ва Богу, по молитвам о. Василия все устроилось, и мы не знали нужды. А потом подросли дети, и я пошла работать в церковь.
Куда труднее было выбраться из состоя­ния омертвения. Горе душило порой с такой силой, что нечем было дышать. И я шла тогда из своей деревни десять километров пешком в Оптину, чтобы повидаться с о. Василием. Мол­ча посмотрим друг другу в глаза, о. Василий помолится и так же молча благословит меня в обратный путь. Слов при этом почему-то не требовалось. Но я чувствовала, как он снимает с меня мое горе. Вот и ходила по десять кило­метров пешком, понимая тогда и теперь, что без о. Василия мне было бы не выстоять».

КАКОЙ ПРЕКРАСНЫЙ И МИЛОСТИВЫЙ У НАС ГОСПОДЬ!

Краткой была жизнь иеромонаха Василия. Кратки и обрывочны воспоминания о нем, и рассказы о начале монашеского пути перемежаются здесь с рассказами о посмертных чудотворениях.
Из письма иеромонаха Даниила: «Мне по­счастливилось прожить около пяти лет рядом с о. Василием. Помню, зимой 1988 – 89 года мы жили вместе в хибарке старца Амвросия. И хотя я был послушником, потом иноком, а он простым паломником, для меня было явным его духовное превосходство. Я не могу назвать себя его дру­гом, хотя он по-дружески относился ко мне. Но странно было видеть себя, такого земного и осуетившегося, рядом с ним. Это был красивый чело­век во всех отношениях, и я лишь любовался им.
Он по-монашески любил уединение, и я видел, как тяжело ему даются частые поездки то в Москву, то в Шамордино, но он никогда не роптал.
Духовно он был выше нас всех. Но эта ду­ховность была особенная - очень искренняя и по-детски светлая, без тени ханжества или лжи. Он не был избалован прижизненной похвалой, что, к сожалению, многим вредит. Он был монахом из старой Оптиной».
Иеродиакон Елеазар пишет в воспоминаниях: «Помню, как Великим постом 1989 года нас с о. Василием облачали в первые монашеские одеж­ды - подрясники. Еще запомнилось, как он был письмоводителем в монастырской канцелярии: собранным, немногословным и довольно деловым. Когда о. Василия поставили уставщиком, то с этим послушанием он справлялся безукоризненно: он прекрасно и по-моему наизусть знал службу, действуя четко и собранно - потом его быстро рукоположили во диакона и следом во иеромонаха.
Отец Василий был сугубо монашеского уст­роения и рано вышел из всех компаний с чаепи­тиями. Но в ту пору я принимал это за «над­менность» и осуждал его. Прости меня, о. Васи­лий! И лишь годы спустя вспоминается, как это «надменное» лицо озарялось удивительно дет­ской улыбкой.
Духовный рост о. Василия был поразитель­ным. Уже с первых служб у Престола он многие молитвы знал наизусть, а служил удивительно благоговейно. Лишних слов и движений у него на службе не было, и Агничную просфору он разре­зал всегда четким, уверенным движением. Много раз, когда мы вместе служили в скиту, я замечал, что после службы он около часа оставался в ал­таре и весь уходил в переживание прошедшей литургии. А еще он часто служил молебны пре­подобному Амвросию, сосредоточенно молился и негромко пел. Он был лучшим канонархом Оптиной пустыни.
Не припомню случая, чтобы о. Василий пре­пирался или отказывался от послушания, а тогда многие отказывались ездить в Шамордино или в Москву. Из других его качеств - простота и готовность помочь. Несколько раз в искушении я обращался к о. Василию, а он всегда старался уте­шить и давал разумные советы из святых Отцов.
На службе он весь уходил в молитву и молча «тянул» четки, никогда не вникая в разговоры, которыми, случается, «болеет» братия. К иконам подходил так: сначала постоит в сторонке, помо­лится, а затем быстро подойдет к иконе, полагая на себя крестное знамение довольно осмысленным движением и задержав на мгновение сложенные пальцы у лба. Запомнился характерный взгляд о. Василия - всегда внутрь себя.
Все мы очень любили проповеди о. Василия, а последняя его проповедь поразила меня. Он был охвачен огнем такой великой любви к Богу, что, возможно, помимо воли выкрикнул: «Какой прекрас­ный и милостивый у нас Господь!» Помню тишину в храме и чувство, что это больше чем слова.
После погребения братии раздавали личные вещи о. Василия, и мне достался его требник, маленький, еще царского времени. Я раскрыл его, и первое, что увидел, было «Последование отпевания усопших в Пасхальную седмицу» и место: «Вечная твоя память, достоблаженне и приснопамятне брате наш». И я вписал туда имя – Василие».
Рассказывает шамординская монахиня Исаакия: «В те годы я пела на молебнах в Оптиной и помню первый молебен иеромонаха Василия. Перепутав расписание, я опоздала почти на час. Все давно разошлись, решив, что молебна не будет. И лишь один о. Василий смиренно ждал меня в храме. Свой первый молебен он провел так безу­коризненно, будто давно уже служил. А моего чу­довищного опоздания он как бы не заметил. Он вообще не замечал чужих промахов. Очень сми­ренный был батюшка».
Рассказывает игумен Тихон: «Когда я был диаконом, то один раз проспал и опоздал на служ­бу. Между тем диакон должен прийти раньше иеромонахов, зажечь лампадки в алтаре и приго­товить все к службе. Вхожу в алтарь, а о. Васи­лий лампадки зажигает. «Батюшка, - говорю, - простите, проспал. Давайте я зажгу». - «Про­шу вас, - отвечает он, - не лишайте меня этой радости. У монаха три радости - лампадку зажечь...» Что он говорил дальше, не помню. Но запомнилось, как он трогательно ободрил меня, когда я переживал из-за своей вины.
Помню еще, как кто-то был недоволен, что всю братию посылают на сельхозработы, а о. Василия - нет. «Я чувствую, что он рожден для крупного послушания, - сказал тогда отец наместник, - а для какого, не пойму».
Рассказывает игумен Михаил (Семенов): «Па­ломником я работал в Оптиной на послушании и жил в одной келье с паломником Г. Великим по­стом Г. тяжело заболел, а о. Василий носил ему обед из братской трапезной и каждый день испо­ведовал его. Я в таких случаях старался выйти из кельи, но о. Василий деликатно возражал: «Нет-нет, лучше мы уйдем, чтобы не мешать вам». У Г. было тяжелое нервное расстройство, связаннов с беснованием, но по молитвам о. Василия про­изошло исцеление. И я завидовал Г. «белой зави­стью» - какой же у него хороший духовный отец!»
Вспоминает Тамара Мушкетова: «Жил тогда в Оптиной паломник Митя и рассказывал случай. На последней пассии Великого поста 1993 года все стояли со свечами, а Мите свечки не досталось. И вот стоит он за спиной о. Василия и думает: «Видно, я хуже всех, раз мне свечки не досталось». Постоит и опять в унынии думает: «Все люди как люди. Один я без свечи». Тут о. Василий обо­рачивается к нему и говорит: «Ну хватит, хва­тит. Возьми мою». И отдал ему свою свечу».
Инокиня Ольга пишет: «Я готовилась прича­щаться и спросила о. Василия на литургии: «Батю­шка, вы будете сегодня исповедовать?» - «Нет». - «А что же мне делать?» - «Смиряться». Но не прошло и пяти минут, как он вышел из алтаря и взял меня на исповедь.
Говорил батюшка просто. Однажды расска­зала ему, что поленилась прочесть вечернее пра­вило и было мне за то вражье нападение. А он: «Ну, теперь поняла?»
И все-таки главного об о. Василии не расска­жешь в словах. Помню, он вышел из храма и неспешно шел по молодой зеленой траве, перебирая четки и весь уйдя в молитву. Я хотела подойти к нему и взять благословение. И вдруг меня ос­тановил будто страх Божий - было чувство, что он живет уже в ином мире и идет по земле, не касаясь ее».
Рассказывает Алевтина Попова, инженер из Киева: «Я мало что знала о вере, когда нача­ла ездить в Оптиину на исповедь к о. Василию. Но что я понимала тогда? Просто мне очень нравилось, что у меня высокообразованный духовник, который разбирается в современных вопросах и говорит современным языком.
А после смерти о. Василия был случай. Сижу на лавочке возле его могилки и читаю сидя «Отче наш»: Вдруг слышу голос о. Василия: «Встань!» Я не обратила на это внимания и продолжала молиться сидя. Но вот что удивительно - ни­когда после этого я не могла уже читать мо­литву «Отче наш» сидя. Какая-то сила подни­мала меня, и я вставала».
Из воспоминаний шамординской инокини Сусанны: «После убийства на Пасху некоторые особо выделяли о. Василия, поскольку он иеромо­нах, а о. Трофим и о. Ферапонт простые иноки. Я сказала об этом своему духовному отцу, а он ответил: «Нет, это тричисленные мученики, и все трое пострадали за Христа». В ту же ночь о. Василий явился мне во сне одетым, как простой инок - без мантии и иерейского креста, будто желая показать, что он ничем не отличается от убиенных с ним братьев. Разумеется, снам нельзя доверять, но ведь и в жизни о. Василий был на­столько простым и смиренным, что о его духовных дарованиях мало кто знал».



«Иди ко мне!»

В Оптину пустынь к о. Василию ездила боля­щая паломница Инна, ходившая на костылях. Од­нажды ноги совсем отказали, и Инну принесли в храм на руках. Сидит она в храме, а подойти на исповедь к о. Василию не может. Вдруг о. Василий оборачивается и говорит: «Иди ко мне!» И Инна встает и идет. После смерти о. Василия Инна ушла в монастырь и приезжала на могилку о. Ва­силия уже в апостольнике.

«Раз обличил, то сними»

Молодая девушка, окормлявшаяся у о. Василия, одевалась по-монашески, а под черным платком носила золотые серьги. Однажды во сне о. Василий обличил ее за это.
- Батюшка, - спрашивала она его потом, - что же мне делать, если вы во сне обличили меня?
- Раз обличил, то сними, - ответил о. Василий, не уточняя, что снять - серьги или черный платок.
А вскоре эта девушка сняла с себя все «мона­шеское» и по благословению батюшки вышла за­муж. Теперь она счастливая многодетная мать.

«Отец Василий нам все наперед предсказал»

На беседе в воскресной школе г. Сосенского о. Василий сказал: «Мы надеемся на земное и не хотим уповать на Господа, пока нам хорошо. А завтра остановится завод, перестанут платить зарплату, а в квартирах отключат отопление. На что тогда уповать?».
После смерти о. Василия завод, кормивший город, почти остановился, зарплату перестали выда­вать, а из-за нехватки топлива в квартирах был такой холод, что люди, как в гражданскую войну, стали мастерить «буржуйки». Вот тогда и заговорили в городе: «Отец Василий нам все наперед предска­зал». В это безденежное время в Сосенском открыли храм, освятив его в честь преподобного Серафима Саровского. И сплотились православные, утверж­дая, что лишь упование на Бога не посрамляет.

«До смерти»

- Отец Василий, да что ж у меня все скорби и скорби? И долго ли их терпеть? - спросила монахиня Никона.

До смерти.



«Если б вы знали, как нас любит Господь!»


Уезжая из Оптиной пустыни москвичка Ма­рия Руденко пожаловалась о. Василию:
- Какая в Оптиной благодать! А надо ехать домой, тратить жизнь, по сути, на мелочи.
- Наше дело заниматься прахом, - ответил о. Василий. И вдруг сказал, просияв, - если б вы знали, как нас любит Господь!

«Главное - сокрушать идолов в себе...»
Однажды на беседе в тюрьме г. Сухиничи зак­люченные задали о. Василию вопрос: «Кто хуже - «коммуняки» или «демоняки», и когда этого идола Ленина из мавзолея уберут?». Отец Василий ответил: «Главное - сокрушить идолов в себе, а внешние сами падут».

«Решето»

- Батюшка, я курю и буду курить.
- Ну что мне тебя за это сигаретой убить? Но ведь скорби от курения будут, и курякам стяжать благодать Божию - все равно что решетом воду таскать.

«Радость в Господе»

- Батюшка, я часто плачу, особенно на мо­литве, и на душе у меня безрадостно.
- Начнешь исполнять заповеди и переста­нешь плакать. И вдруг откроется, какая же радость в Господе!

«Это превыше всего»

- Отец Василий, что делать? Все идут в храм, а я в аптеку: то дети болеют, то свекровь.
- Главное - исполнить заповедь любви. Это превыше всего.

* * *
Рассказывает бухгалтер Оптинского подво­рья в Москве Людмила: «В ту пору у нас на подворье была крохотная трапезная в вагончике, где обедали вместе монахи и женщины. Отец Василий по-монашески избегал садиться за стол вместе с женщинами и приходил в трапезную после всех, когда там не было женщин, но и обеда порой уже не было - один хлеб оставался, а ему и хлеба хватало.
Однажды я пришла в трапезную после всех. Обедаю, а тут входит о. Василий. «Батюшка, - говорю, - мне уйти?» - «Ну зачем же?» Это было на Преображение, и в трапезную принесли боль­шое блюдо с фруктами. Но к нашему приходу осталось лишь два персика - один красивый боль­шой, и маленький, порченый. Я потянулась к ма­ленькому персику, а о. Василий положил передо мной большой. «Батюшка, я не возьму. Это вам». А он: «Благословляю съесть за послушание».
На подворье мы видели батюшку только в храме. Остальное время он сидел у себя в келье, как в затворе, и кроме храма никуда не ходил. Он был МОНАХ, и это чувствовалось».
Игумен Феофилакт, настоятель Оптинского подворья в Москве, вспоминает: «Отец Василий исповедовался ежедневно. Каждая его испо­ведь была творческой, а помыслы он пожигал уже на уровне прилогов».
Из воспоминаний гаамординской инокини Сусанны: «Был Успенский пост 1991 года, когда о. Василий служил в Шамордино. Я тогда толь­ко что поступила в монастырь, работала на послушании в трапезной и беспокоилась, что ба­тюшка не пришел обедать. Шел дождь, и часа в три я увидела в окно, как о. Василий идет под дождем спокойным шагом, прикрывая мантией
красную дароносицу на груди, - он ходил в Камен­ку причащать больного. В трапезной батюшка от обеда отказался и попросил кислых ягод. Съел он немного ягод, а на ужин не пришел. На следу­ющий день он опять съел лишь горстку ягод и не ужинал. Лишь на третий день он поел с ягодами немного ржаного хлеба. Помню, я сильно удиви­лась такому воздержанию. Постом и так пища скудная, а он и этого не ест.
У меня тогда была большая ревность по Боге. Как все новоначалъные я хотела поскорее исправиться и достичь чего-то высшего. И вдруг в проповеди перед общей исповедью о. Василий ска­зал, что нельзя обольщаться и надеяться, будто однажды мы исправимся и станем праведными: «Нужно помнить всегда, что мы неисправимы, и смиряться с тем, что мы хуже всех». Я вся горела желанием исправиться, а тут - «неисправимы». И я не соглашалась с этой мыслью о. Василия, пока не поняла: он говорил о смирении как основе всего. И не дай нам Бог почувствовать себя праведниками - это фарисейство.
После смерти о. Василия я много раз перечи­тывала его проповедь, опубликованную в газете «Лампада». И не могла понять в ней одно место: «Смотреть и видеть Господа, который идет впе­реди нас с вами и попирает Своими пречистыми стопами все те скорби, которые враг уготовал нам. Эти скорби уже попраны Христом, они уже Им побеждены». Я никак не могла понять, как это - наши скорби уже попраны и побеждены Господом? Спросить было не у кого. И вдруг вижу во сне живого о. Василия, спрашиваю его о непонятном в проповеди, а он объясняет. Оказа­лось все просто. Ведь Господь своею смертью победил грех, даровал нам победу над ним и на­учил, как противостоять ему».
Из воспоминаний монахини Олимпиады, игу­меньи Орловского Свято-Введенского монастыря: «Паломницей я два года работала на послушании в Оптиной. Потом меня благословили на мона­шество, и встал вопрос о выборе монастыря. «Возвращайся в Орел, к себе на родину», - ска­зал мой духовный отец схиигумен Илий. Другой же батюшка сказал: «Что ты будешь делать в Орле, если у вас нет монастырей? Монах без монастыря, как рыба без воды. Просись лучше в крепкий монастырь под опытную игуменью». Я и сама так хотела и стала умолять батюшку Илия благословить меня в какой-нибудь монас­тырь с опытной игуменьей. Батюшка колебался, но уступив моим мольбам, сказал: «Ну хорошо, помолись и выбирай».
Помню, пришла я тогда в тяжких раздумь­ях на могилку о. Василия и долго молилась, взывая к новомученику: какой же мой путь? И вдруг слышу голос о. Василия, повторяющий с силой: «Орел! Орел!» Я опешила - так яв­ственно это звучало. Иду скорей к батюшке Илию и говорю: «Батюшка, что со мной сейчас на могилке о. Василия было! Одно только сло­во слышу: «Орел!» Батюшка обрадовался: «А я тебе что говорю? Вот твой путь - Орел».
Так я уехала в Орел. И если до революции в Орловской губернии было множество монасты­рей, то теперь восстановить наш единственный в те времена монастырь стоило таких скорбей, что не раз слезами умылись. Это ведь лишь на бумаге считается, что гонения на православие кончились, а на деле мы чувствуем их. Инозем­ным проповедникам в нашем городе сразу дают за мзду помещения и транспорт. А православ­ным чаще дают понять, что мы бесправны на нашей земле. Вот один только случай.
Достали мы для ремонта цемент на цемент­ном заводе, а вывезти его не на чем. Полный город машин, а нам ни за деньги, ни без денег машину не дают. Сколько я кабинетов обошла, а везде отказ с улыбкой, да еще такого наговорят! Вернулась я в монастырь уже без сил и прилегла на минутку. Вдруг вижу в тонком сне - о. Василий сидит за рулем трактора и очень решительно, как танк, направляет его в ворота цементного завода. А я сижу с ним в кабине и прячусь за его спину: пусть, думаю, батюшка Василий сам все свершит, а то я так устала просить.
Сон был кратким, но до того утешительным, что я проснулась с явственным чувством - сей­час привезем цемент. Выхожу за ворота, под­нимаю руку, и первый же грузовик тормозит, а шофер с доброжелательной готовностью едет за цементом. Так мы восстанавливали наш мо­настырь, не имея ни сил, ни средств, но возложив все упование на Господа и наших скоропомошников новомучеников Оптинских».
Из воспоминаний инокини Н-го монастыря: «Хочу рассказать о моем исцелении по молитвам Оптинских новомучеников от болезни телесной и, что важнее, духовной. Дело было так. Наша иконописная мастерская находилась в доме, где еще жили миряне. Слышимость была отличная, работать под звуки телевизора я не могла и приноровилась залеплять уши парафином. Через два месяца уши стали побаливать, в голове сто­ял постоянный шум. А когда на годовщину убие­ния Оптинских братьев мы с сестрами приехали к их могилкам, то у меня началась такая нестер­пимая «стреляющая» боль в ушах, что батюшка благословил меня ехать утром в больницу.
На могилках новомучеников в тот день стояли иконки Спасителя, было много цветов и иных даров.
И вдруг к моей радости мне благословили иконку Спасителя с могилы о, Трофима, три цветка с моги­лы о. Василия, платочек с могилы о. Ферапонта и шерстяные носки с могилы иеросхимонаха Иоанна.
Вернулась я в гостиницу усталая, думая, что мгновенно усну. Но боль в ушах сверлила с такой силой, что не было мочи терпеть. В три часа ночи, совсем измученная, я вспомнила, что у меня с собой святыньки с могил новомучеников. Взмолилась я им и преподобному Амвросию Оптинскому, и вдруг у видела, что на столике рядом со мной стоит пузырек со святым маслом от мощей преподобного Амвро­сия. Отломила я кончики цветов с могилки о. Васи­лия и, окунув их в святое масло, вложила в каждое ухо. Платочек с могилки о. Ферапонта положила на ухо, болевшеее особенно сильно, а сверху при­крыла уши носочками с могилки иеросхимонаха Иоанна. Надела апостольник и удивилась - боль мгновенно прошла, и я блаженно уснула.
Ехать в больницу нужды уже не было. Но наутро шоферу надо было заехать в больницу, и за послушание батюшке я решила показаться врачу. И тут мне промыли уши, извлекли отту­да немало парафина, а врач сказала, что я лишь чудом не потеряла слух.
После этого на меня напал страх перед пара­финовыми затычками. И когда нас послали за покупками для иконописной мастерской, я, не спросясъ, купила магнитофон, решив, что буду рабо­тать в наушниках, слушая православные песно­пения. О своей самочинной покупке я сообщила батюшке не на исповеди, а в обычном разговоре. Он сказал, что это воровство и надо покаяться на первой же исповеди. И тут началось худшее из худшего - упорство в грехе: я помнила лишь страшную боль в ушах и не хотела каяться. Наступило состояние такого духовного нечув­ствия, что я уже не считала грех за грех.
Пришло время причащаться. Накануне вече­ром я написала исповедь, хладнокровно решив, что не буду каяться в этом грехе, находя ему множе­ство оправданий. А ночью вижу во сне, будто я снова в Оптиной, а о. Василий с батюшками в тревоге обсуждают, как же исправить меня. Ре­шили, что будут по очереди исповедовать меня в надежде пробудить во мне покаяние. Поисповедовалась я у первого батюшки, но утаила свой грех. Потом меня взял на исповедь о. Василий. Я опять теплохладно перечисляю грехи и не желаю каяться в воровстве. А о. Василий говорит мне сокрушенно: «Я даже не знаю, чем вам помочь». Сказал он это с такой скорбью, что мне стало стыдно до слез. Раскаяние уже обжигало душу, но тут меня окликнул мой духовный отец и ве­лел идти с ним по делам в скит. Помню, долго мы ходили по делам, а у меня одна мысль и страх - лишь бы успеть покаяться! Лишь бы о. Василий не ушел! Возвращаюсь, наконец, в монастырь и вижу - все батюшки давно разошлись и только о. Василий стоит у аналоя и ждет меня на испо­ведь. А у меня такая радость - успела! Спешу к о. Василию... и просыпаюсь от звона будильника, и бегу в храм, чтобы исповедать свой грех».
Рассказывает монахиня Нектария (Шохина): «Летом 1993 года я приехала в Оптину пустынь и узнала, что трое моих отцов-наставников так тяжело заболели, что не выходят из келий. По­мню, полола я сорняки и вдруг бросила дергать траву и взмолилась: «Господи, лучше бы я заболела, чем они!» - «Ты хоть понимаешь, о чем про­сишь?» - сказала инокиня Евфросиния, работав­шая рядом со мной. А я лишь жарче молюсь: «Гос­поди, исцели батюшек и даруй их болезни мне!»
И дано мне было по вере моей. К вечеру я слегла - сердце останавливалось, в легких булькало и хрипело, я вся разбухла и отекла, как при водянке. По образованию я медицинский работ­ник и понимала, что умираю. Тут инокиня Евфросиния зашла меня навестить, а я протягиваю ей через силу «Канон на исход души» и прошу: «Читай». Она испугалась, но увидев мое состоя­ние стала читать.
Утром мои разбухшие ноги вставили в чу­жую огромную обувь и кое-как под руки привели к могилкам новомучеников. С помощью сестер я положила земной поклон и стала молиться: «Гос­поди, молитвами новомучеников иеромонаха Ва­силия, инока Ферапонта, инока Трофима исцели меня!» Три дня меня готовили к смерти, прича­щая ежедневно. И три дня через силу, с помощью людей я добиралась до могилок новомучеников и молилась им об исцелении.
Через три дня выздоровела не только я, но и трое моих отцов-наставников. А я в благодар­ность за исцеление написала акафист Оптинским новомученикам».
Геолог Людмила Васильевна Толстикова, ныне инокиня Георгия, пишет: «Дивен Бог во святых своих! Для меня трое Оптинских новомучеников - святые. И хочу рассказать о двух случаях мило­сти Божией, явленной мне, грешной, через иеромо­наха Василия.
Был у меня в юности тяжкий грех, со сты­дом вспоминаю его и теперь. Но будучи новоначальной, я фактически скрыла этот грех на испо­веди, назвав его незначительным, уклончивым сло­вом, а это был смертный грех. Шли годы. Я уже пела на клиросе, когда по тяжести в душе догада­лась, как давит на меня этот давний неиспове­данный грех. Но на исповеди я от стыда не мог­ла ничего выговорить или вдруг «забывала» его.
И вот наступила Крещенская ночь 1993 года. Я написала письменную исповедь, решив во что бы то ни стало покаяться сегодня же. А на все­нощной узнаю, что мой батюшка сегодня исповедовать не будет. Гляжу, а к другим батюш­кам такие толпы причастников, что уже ясно - на исповедь мне не попасть.
Храм был переполнен. Народ теснил меня сза­ди прямо к аналою о. Василия. Но я была в таком удрученном состоянии, что, повесив голову, двига­лась в толпе, не замечая вокруг ничего. И вдруг о. Василий обернулся в мою сторону и, «выдернув» кивком из толпы, вне очереди взял на исповедь. А я слова не могу вымолвить и лишь молча протя­гиваю батюшке запись исповеди. Записка была свернута вдвое, и что в ней написано, о. Василий не знал. Смотрит он на записку в моей руке и говорит изумленно: «И это мне?» - «Вам, батюш­ка». А он снова восклицает: «И это мне?» - «Вам. Прочтите». А он нараспев: «И это мне-е?» Я тогда не знала, что батюшка прозорлив, но точно зна­ла - ему открыто мое состояние: он знает, что в записке, даже не читая ее. А я лишь опускаюсь на колени и плачу так сильно, что слезы заливают лицо. И я не понимаю одного - как я теперь взгляну в глаза батюшке, если ему открыта вся моя скверна? И вдруг слышу, как о. Василий БЛАГОДАРИТ меня за исповедь. Поднимаю гла­за и вижу сияющее радостью лицо батюшки.
Расскажу о другом случае. Когда по благо­словению старца я переехала из большого горо­да в Козелъск, родные сперва корили меня. Но все было промыслителъно. В Козелъск я приехала уже больная, с опухолью. Лечиться не люблю, то тут, по настоянию родных, прошла обследование в Мое-кве на УЗИ, и врач, установив размеры опухоли, назначил мне курс лечения. Год я добросовестно
лечилась, но повторное обследование показало - толку от лечения нет. И я бросила лечиться, возложив все упование на Господа.
Теперь я понимаю, что это дерзость и в моей надежде на чудо была тонкая струнка тщесла­вия. Но тогда я много ездила по монастырям и купалась в святых источниках. Духовная польза была огромной, но моя опухоль как была, так и осталась со мною, давая о себе знать весьма чув­ствительной болью.
В Страстную Пятницу 93-го года я верну­лась из паломничества на свое послушание в Оптиной, а на Пасху было убийство. Помню, я дол­го шла лесом по следам убийцы, стремясь настиг­нуть его. Страха за свою жизнь уже не было. Так потрясало это чудовищное злодеяние!
По профессии я геолог и, проработав всю жизнь в мужском коллективе, привыкла «держать­ся», не давая волю слезам. На погребении я не плакала, но невыплаканное горе уже душило меня. Однажды на могилках новомучеников никого не было, и тут, обняв крест на могилке о. Василия, я впервые дала волю слезам. Я ничего не просила, только плакала, горюя о братьях. И вдруг почув­ствовала такую боль на месте опухоли, что даже присела. Кое-как с передышками добралась до храма, боль была сильной и, мне казалось, целеб­ной - из меня будто кто-то извлекал опухоль. Так продолжалось минут пятнадцать, и вдруг я почувствовала, что исцелилась. Во избежание ис­кушений я старалась даже не думать об этом и просто радовалась состоянию легкости и здоровья.
Но, видно, Господу было угодно засвидетель­ствовать мое исцеление, ибо вскоре я попала на обследование на УЗИ и как раз к тому врачу, который нашел у меня опухоль. Доктор был в недоумении: где же опухоль? «Тут, доктор, тут», - говорю ему, показывая на болевшее преж­де место. «Тут только ямка от опухоли», - от­вечает он. Не поверив, он назначил мне повтор­ное обследование через полгода, еще раз подтвер­дившее - исцеление было полным.
Сперва я скрывала свое исцеление. Но ведь не ради меня, грешной, было явлено чудо, а ради про­славления Оптинских новомучеников. Вот поче­му я решила засвидетельствовать письменно чудо исцеления, приложив, если потребуется, медицин­ские документы».
Рассказ сотрудника Сретенского монасты­ря раба Божия Павла: «Однажды с игуменом Ипатием мы долго стояли у могилы о. Василия. Отец Ипатии рассказывал мне о нем и совето­вал молиться о. Василию, когда будет нужда в скорой помощи. Прошло немало времени, пока я вспомнил об этом. А вспомнилось так.
Возвращались мы из Печор и наш новенький «ЗИЛ» вдруг сломался. Оказалось, порвался при­водной ремень и при попытке связать его бук­вально рассыпался в руках. И тут начались наши мытарства. Вблизи никаких населенных пунк­тов. Останавливаем машины с просьбой помочь, но откуда у легковушки «зиловский ремень»? И вот что интересно - много разных машин прошло мимо нас, а «ЗИЛа» ни одного.
Просим водителей позвонить в авторемонт, но они так вяло обещают, что видно - вряд ли будут звонить. Так прошел не один час. Стано­вилось темно, да еще дождь пошел. Ситуация была до того безвыходной, что я в сердцах пнул по коле­су и из меня вырвалось: «Ну, о. Василий, помогай, раз о. Ипатии велел молиться тебе!» Прости меня, Господи, что так грешно «помолился». И вдруг гла­зам своим не верю - прямо к нам с пригорка катит «зилок». А водитель тормозит, улыбаясь:
«Что - загораем? Помощь нужна?» Я лишь молча показываю обрывки ремня. Шофер смеется: «По­лезай в кузов!» Залезаю и вижу - в пустом кузо­ве стоит ящик, полный новеньких «зиловских» ремней. Что со мной было и так понятно. А шофер нам про запас ремней еще дал. В общем ехали мы потом и всю дорогу благодарили Господа и нашего скорого помощника о. Василия».
Рассказывает рясофорная послушница Любовь: «На Страстной неделе мне нужно было срочно уехать из Киева в свой монастырь. День­ги у меня были только на плацкартный билет, но дешевых билетов в продаже не было. Стою на вокзале в растерянности, а моя спутница говорит: «Но ты же так почитаешь о. Василия. Проси его!» Только я стала молиться новомуче­нику Василию, как ко мне подходит женщина и просит: «Купите у меня купейный билет по цене плацкартного, а то поезд отходит - не успеваю сдать». И я тут же уехала из Киева в купе».
Из рассказов Галины Лавровым Безносовой, директора православной гимназии г. Козельска: «Ехала я на работу, а автобус сломался. Вижу, что опаздываю на занятия и взмолилась о помощи новомученику Василию. Возле меня остановилась машина и довезла до крыльца школы. Но таких случаев множество. Ведь когда мы открывали нашу православную гимназию, то каждый шаг или даже шажочек начинался с того, что идешь к мощам прп. Амвросия и к могиле о. Василия и поклоны с молитвой им кладешь».
Православная гимназия начиналась так - в городской школе устроили вечер памяти новомученика Василия. Большинство учащихся были еще неверующими, и Галина Лавровна переживала: а придут ли дети? Вот и полагала она земные по­клоны с молитвой: «Отец Василий, соберите отроков!» Сто двадцать отроков пришли тогда на ве­чер. А впечатление от встречи с отцами Оптиной пустыни было таким сильным, что все просили продолжения встреч. Так начался цикл православ­ных вечеров. Верующих детей становилось все больше, и стала неотложной нужда в гимназии.
Дети очень любят свою гимназию. Один ма­ленький мальчик из дальней деревни ходил сюда пешком по два часа в один конец. Галина Лавровна и родители уговаривали его перейти в школу рядом с домом, но мальчик отвечал: «Я очень хочу изучать Закон Божий». Пятый год работает право­славная гимназия. И пятый год вершится чудо: нет денег на зарплату учителям, и снова Галина Лав­ровна кладет земные поклоны с молитвой: «Отец Василий, помогите!» Нет дров и средств на завтра­ки учащимся, и опять спешит к могилам новомуче-ников директор гимназии. «Духовник нашей гим­назии протоиерей Павел,- рассказывает она,- даже сказал регентуя: «А у нашей Галины Лавров-ны один глас: «Отец Василий, помогите!» Но ведь мы действительно живем чудом. Сколько раз уже казалось - нет ни копейки, и гимназии не выжить. И все-таки мы живем, радуемся и растим наших детей в вере молитвами новомучеников иеромонаха Василия, инока Ферапонта, инока Трофима».
Раскроем же последние страницы дневника иеромонаха Василия, написанные уже, кажется, вне времени - без дат.